Хоккенхаймская ведьма

– Вот, глядите, вот! Жертвовал я двенадцать монет на приют для скорбных жен, а вот, – он опять листал страницы, – вот, покрыл крышу собора Святой Елены, она старая была – сорок семь талеров. Спросите настоятеля отца Томаса, он мне до сих пор благодарен. А вот, смотрите, каждый год даю на богадельню для стариков, по девять талеров каждый год, отец Отий и монахини – все свидетели, спросите у них, послушайте, я не плохой человек, а вот…

– Хватит, – прервал его кавалер и стал из ларца выгребать деньги, – до утра уезжай из города. Увидят тебя тут – зарежут. Даже до тюрьмы не довезут. Вопрос этот решен.

Денег в ларце было много, а кошель у кавалера и так был полон, много монет не влезло, тогда Волков стянул с головы жида его шапочку и остальные деньги вытряс из шкатулки в нее.

– Ты из дома Хиршей? – спросил он банкира.

– Да, добрый господин, – отвечал банкир. – Мой дядя…

– Если не пришлешь мне триста монет, – перебил его Волков, – найду первого из Хиршей и отниму у него, скажу, что ты должен.

– Нет, нет, не волнуйтесь, в течение недели я все вам пришлю.

– И запомни, я не шучу, если тебя утром заметят в городе – тебе конец.

Кавалер пошел на выход, а банкир семенил рядом и все что-то бубнил, рассказывая, что он не плохой человек, и благодарил рыцаря.

На выходе из кабинета, где его ждали Брюнхвальд, Максимилиан и Сыч, он остановился и сказал им:

– Это не тот, тот уехал уже. Едем к себе.

И протянул узелок с серебром Максимилиану, чтобы тот нес.

Не тот так не тот. Ротмистру и Максимилиану, взявшему тяжелую шапочку, было все равно, а вот Сыч расстроился.

– Эх, – вслух грустил он, – три гульдена за плевое дело. Не срослось.

Волков покосился на него и стал спускаться по лестнице с высокими ступеньками.

Он думал, что сказать барону, а еще не мог сам себя понять, зачем он этого жида не стал брать, отпустил он его уж точно не за деньги.

Глава 38

Никогда в жизни Волков не радовался так появлению попов, как в тот день. Когда Ёган пришел снизу и сказал, что во дворе встретил знакомых отцов из Ланна, тут же кавалер кинулся к ним.

И был рад неимоверно, когда увидал внизу дюжину монахов на трех телегах и среди них отца Николаса. Того самого, с кем недавно был в городе Альке, где выявили навет.

Монах был не спесив и тоже радовался кавалеру. Они обнялись как старые друзья.

– Рад я, что вы приехали. Рад, что аббат и архиепископ вас благословили, – говорил Волков.

– Как получили ваше письмо, так сразу засобирались, думаем, уж кавалер врать не будет. Ведьмы будут.

– Будут, будут, – обещал кавалер, – у меня целая тюрьма этими бабами набита, вам на неделю хватит. Как хорошо, что аббат вас отпустил.

– А он нас не отпустил, – с улыбкой сообщил брат Николас и добавил заговорщицки: – Он тут, с нами приехал, ждет вас.

– Приехал? – удивился кавалер. – Сам казначей его Высокопреосвященства тут?

– Тут, тут, – кивал брат Николас, – а как же ему не приехать, если о вас и ваших делах только и разговоров в Ланне.

– Откуда ж про мои дела в Ланне знают? – удивился Волков.

– Уж не волнуйтесь – знают, – многозначительно сообщил монах, – и следят с интересом. Архиепископ обо всем знает и нас лично в дорогу благословил.

– А где же аббат?

– Пошел покои себе и нам смотреть, – сообщил брат Николас.

Волков сразу его заметил и удивился.

Обычно казначей его Высокопреосвященства был одет в грубую монашескую одежду и старые стоптанные сандалии, носил деревянный крест на груди, а тут он стоял и говорил с распорядителем Вацлавом в большой обеденной зале. Был он в великолепной одежде алого шелка, пояс пурпурный широкий, широкополая шляпа, золотые перстни и распятие – не иначе как простой аббат сан имел кардинальский. Вацлав перед ним стоял полусогнувшись. А как увидел брат Илларион Волкова, так руки ему протянул, заулыбался.

Кавалер руки ему целовал обе, а потом и сам аббат кавалера расцеловал как друга старого и приговаривал:

– А вот и герой наш любезный. Наш Аякс бесстрашный.

– Вы ищете покои для себя, – произнес Волков, – я могу уступить вам свои, они здесь лучшие.

– Что вы, сын мой, что вы, – махал руками аббат, – королям да князьям мирским здесь стоять по карману. А мне и братии моей то большая обуза и грех. Нет, я себе сыщу приют у отцов местных, – он понизил голос и улыбался, – бесплатно побуду, местные отцы богаты, приютят авось. А братьев помещу в местный монастырь, там им и постель дадут, и стол, нечего деньги на ветер кидать.

«Да, – думал Волков, – с этим монахом не забалуешь! Уж этот жареных поросят есть не станет, не отец Иона покойный».

– Но то после, – продолжал брат Илларион, – а сейчас у меня к вам разговор, и такой, что лучше бы нас никто не слышал больше.

Это кавалеру сразу не понравилось, и как оказалось, предчувствие его не обмануло.

Волков и брат Илларион уселись в покоях Волкова за стол, Ёган принес им вина, и пока монах удивленно оглядывал окружающую его роскошь, кавалер все пытался угадать, о чем пойдет речь. Долго ему терзаться не пришлось, казначей его Высокопреосвященства отпил вина, поболтал его в стакане, поглядел через него на свет и сказал: