Хоккенхаймская ведьма

Рози только хохотала в ответ на его слова и звала его брехуном и дурнем. Волков и даже монахи только диву давались, что нет у нее ни страха, ни раскаяния, так еще хуже того случилось. В один день пришли за ней, а ее не было. И не оказалось стражника одного ночного. Сбежали. Уж очень была бабенка хороша собой, видно, стражник и не устоял. Волков после того коменданту выговаривал. Тот обещал караул удвоить и запретить пиво пить по ночам. Думали искать, да где там, бабенка уплыла, наверное, деньга-то у нее имелась, а стражник, может, уже и в реке был, а может, и с ней куда поплыл. Кто ж знает.

Теперь день Волкова начинался с того, что к нему утром приходили секретарь городского казначейства, комендант Альбрехт и ротмистр Брюнхвальд. Они согласовывали списки всех взятых людишек, а тех благодаря стараниям стражников становилось все больше. Так много, что ротмистр говорил, что скоро места и на барже для них не останется. По спискам этим утверждались расходы, счета, и кавалер эти счета подписывал. Потом он шел в тюрьму и там с монахами вел дознания. Инквизицию! Обедал и снова дознавался. Многие из баб ведьмами не были. Кто просто от мужа сбежал, кто мужа до смерти извел, а нашлись и такие, что мужа извели вместе с детьми. Разные были жены.

А в один день пришел человек от брата Иллариона, казначей Его Высокопреосвященства, просил прибыть после утренней молитвы в ратушу, и в виде торжественном. Что ж, аббат просит – значит, кавалер будет. Волков приехал со своими людьми, все в лучших платьях.

А случилось вот что: поняв, что большой суд неизбежен, Вильгельм Георг Сольмс граф Вильбург и обер-прокурор Его Высочества герцога Ребенрее вызвал из столицы главного казначея земли Ребенрее, судей и следователей. Их приехал целый обоз. А вызвал их для того, чтобы решить, как проводить суд. Подсудимых и арестованных собралось очень много, и имущество их было огромно. Очень не хотел обер-прокурор, да и сам герцог, чтобы всех их судил Святой трибунал инквизиции, тогда все имущество осужденных перейдет Церкви. Нет, нет, нет! Никак такого допустить не мог обер-прокурор. Даже и представить он себе не мог тех слов, что ему скажет герцог, случись такое. Поэтому он звал брата Иллариона на консилиум, ведь не зря сюда в город приехал сам казначей архиепископа Ланна.

В большом зале ратуши поставили столы. С одной стороны сели сам обер-прокурор, казначей герцога и люди его, судьи герцога и судьи города, глава городского совета и городской казначей, там же были нотариусы и юристы. С другой стороны – святые отцы и братья. Во главе, в кардинальском алом облачении и большой шляпе, брат Илларион, аббат и казначей архиепископа Ланна. Волков сидел с монахами.

Сошлись коршуны. Умнейшие люди герцога и хитрейшие люди архиепископа.

И как только нотариус начал читать список имущества бургомистра, так Волков понял, что по-другому и быть не могло.

– В имущество его входят, – бубнил городской нотариус, – конезавод в шесть тысяч десятин земли выпасов, лугов и покосов.

Шесть тысяч десяти! Кавалер и представить не мог, сколько это, и за день не объехать. Может, и за два не объехать.

– Ежегодный прирост поголовья двести пятьдесят – триста голов лошадей строевых.

Да, это не шутки. Целый полк хороших лошадей – это не крестьянский дешевый конек. Самый худший из строевых коней стоит от тридцати монет. Волков с удивлением представлял, сколько денег в год приносил такой конезавод.

– Двенадцать ферм, и к ним пять тысяч двести десятин земли, – продолжал нотариус. – Четыре мельницы, кузня в городе, сыроварня, две пивоварни в городе, пристань, три постоялых двора и гостиница, две баржи, шесть доходных домов. Поместье с охотничьим домом с лесом на две тысячи десятин. И всего другого имущества на предварительную сумму, – тут нотариус сделал многозначительную паузу, чтобы все поняли, – восемьсот десять тысяч серебряных талеров земли Ребенрее.

Шепот волной прошел по рядам знатных и влиятельных людей. Даже для них сумма была огромна. И это имущество только самого бургомистра. А еще имущество его правой руки, купца Аппеля сбежавшего, и тоже сбежавшего лейтенанта Вайгеля, главы городской стражи, а еще приют, дома и имущество ведьм и разбойников.

Волков глядел на людей герцога и людей архиепископа, на их решительные лица и понимал, что грядет не битва. Грядет тяжелая, изнурительная война, и ему тут отводится важная роль. Деньги на кону были уж очень большие.

Так оно и вышло. Вместо интересного дела, расследования преступлений и допросов он целыми днями сидел в ратуше и слушал заунывные прения монахов и юристов. Но даже дремать ему не давали, то и дело к нему обращались, и вопрос был один и тот же. Кого он считает ведьмой и кого он считает приспешником ведьм. И Волков отвечал честно, иногда даже не так, как ожидал от него брат Илларион. И его честность никак не была ему на руку. Аббат иногда смотрел на него с укоризной, а обер-прокурор так и вовсе с неприязнью.