Хоккенхаймская ведьма

– А она из приюта была?

– Она – да, они обе из приюта. Там баб, которым мужики любы, мало, но моя как раз из таких. Вильма нас и свела.

– А Вильма, значит, мужиков не жаловала? – продолжал интересоваться Сыч.

– Нет, какое там. На дух их не переносила, она любительница волосатого пирога прикусить. А мужиков только спаивала да грабила.

– И убивала, – добавил Волков.

Пекарь Кирхер только глянул на него, ничего не сказал. Доел сыр.

– Значит, баба твоя из приюта была, – продолжал Сыч. – А кто ж в те времена приютом заправлял?

– Так красотка Анхен и заправляла.

Волков бы и пропустил это мимо ушей, а вот Сыч был не такой:

– Вроде не пил, а ерунду буровишь, – он усмехался.

– Чего? – удивился Кирхер.

Да и Волков не понимал, куда клонит Фриц Ламме.

– Того, сколько, по-твоему, лет Анхен?

– Не знаю, лет двадцать пять, может, – пожимал плечами пекарь.

– Может, и двадцать пять, хотя я думал, что меньше. И как она тогда, шестнадцать лет назад, в приюте верховодила, если ей в те времена было девять лет?

Кирхер смотрел на Сыча, хлопая глазами. А Сыч смеялся:

– Пить тебе тут нечего было, видать, ты просто умом тронулся, любезный. От тишины. Такое бывает.

– От какой тишины? Чего тронулся?

– Того тронулся, – пояснял Фриц Ламме, – даже если ей сейчас тридцать годков, чего быть не может, то, с твоих слов, она в четырнадцать лет стала приютом командовать.

– Не знаю я, – бурчал недовольно пекарь, – я, когда бабу свою из приюта забирал, нас Анхен благословляла и старуха тоже. А сколько Анхен годков, мне почем знать?

Что-то было не так тут, как-то все не вязалось. Волков даже встал. Он не мог понять, в чем дело, но чувствовал, что пекарь не врет, и в отличие от Сыча, не думал, что Кирхер ошибается. Пошел к двери, захромал. Сыч двинулся за ним.

– Эй, добрые господа, а мне дальше сидеть тут? Я вам вроде все сказал, – запричитал пекарь. – Может, отпустите меня?

Кавалер встал у двери, на миг задумался и потом произнес:

– Нет, еще посидишь, а то ведь и сбежать можешь.

– Так хоть пива принесите, а то эти тюремщики только воду гнилую дают, с нее животом замаешься.

– Пиво принесем, – обещал Волков.

Они вышли на улицу, кавалер глянул на небо, потом спросил:

– И что теперь делать будем?

– Не знаю, экселенц, нам надобны Вильма, Ганс или трактирщик. Нам хоть одного поймать из них.

– Будем Бога молить, чтобы сержант нашел трактирщика.

– Будем, экселенц.

* * *

Видно, Бог услышал их молитвы, но только к вечеру, когда кавалер уже подумывал отправиться на розыски сержанта и Максимилиана.

Волков был у себя в покоях, когда вошел усталый оруженосец.

– Господин, взяли мы его.

– Долго вы. – Кавалер встал из-за стола.

– Насилу нашли, по всему городу за ним ходили, то к свояку его – весь дом ему перевернули, то к теще. У тещи он прятался, а стража-то пешком. Вот и долго.

– Где он?

– Коменданту в крепкий дом сдали.

– Молодец, – похвалил юношу кавалер, – что ж, пойдем, поговорим с ним. Ёган, скажи на кухне, что ужинать позже буду.

* * *

… Сержант Гарденберг был горд собой. Хоть и не сразу, хоть побегать пришлось, но трактирщика Ёзефа Руммера он нашел. Таких людей нужно поощрять, Волков хлопнул сержанта по плечу и сказал:

– Тут кабачок неподалеку, вроде не воняет из него, идите, поешьте, тебе и твоим людям ужин с пивом за мой счет.

– Премного благодарны, – обрадовался сержант, – а то ребята таскались весь день. Умаялись.

– Только не напивайтесь, ты потом меня найди, я тебе скажу, что делать завтра будем.

– Да, господин.

* * *

Трактирщик, видя Сыча, улыбался ему как старому другу. Сыч даже удивился:

– Гляньте-ка, скалится, вошь подлая. Сам сбежал, стражу на нас напустил и лыбится теперь.

– Господа добрые, – трактирщик молитвенно сложил руки, – да разве ж я знал, кто вы? Разве я бы посмел сбегать. Вы ж меня из трактира в мешке увезли, я вас разбойниками полагал. А раз вы такие…

– Какие «такие»? – уточнил Волков, садясь на табурет.

– Важные, – отвечал Езеф Руммер.

– Важные? – переспросил Сыч.

– Угу.

– То есть сбежал ты от нас по незнанию и бить тебя за то не надо?

– Истинно так.

– И даже по ребрам ни разу не ударить? – Фриц Ламме сжал кулак, поднес его к лицу трактирщика.

Кулак у Сыча был большой, на вид тяжелый.

– А к чему? Я и так все понял.

– То есть говорить с нами будешь без вранья, и запираться не будешь, и забывать ничего не будешь.

– Говорить буду как на исповеди, – обещал трактирщик, косясь на такой неприятный кулак.

– Раз так, скажи, где Вильма? – начал Волков.

Трактирщик опять сложил руки, как на молитву, и запричитал:

– Господа добрые, Богом клянусь, не ведаю, где она.

– Не ведаешь?

– Детьми клянусь, что не знаю. Знал бы – сразу ее сдал бы. Она мне не родственница.

– Не родственница, значит, а кто она тебе?

– Да никто она мне. Шлюха кабацкая. Ее и зовут все шалавой.

– Воровка она, – добавил Сыч.

– Воровка, воровка, – соглашался трактирщик.

– Разбойница она, вроде как бандой верховодила, – продолжал перечислять Сыч.

– Истинно так. Верховодила.

– И купчишек спаивала зельем, – продолжал Сыч.

– Спаивала, – кивал трактирщик, со всем соглашаясь. – Купцы потом многие на нее жаловались, грозились сыскать ее. Покарать.