Хоккенхаймская ведьма

Волкова разбудил Ёган спозаранку, ничего не разъясняя, только сказал, что сержант пришел. Кавалер из постели вставать не стал, невелика птица, велел сержанта пустить. Следом и Фриц Ламме пожаловал, бодрый и веселый отчего-то: видать, уже знал про новость, о которой пришел сообщить Гарденберг.

– Ну? – спросил Волков, садясь в перинах.

– Кавалер, нашли, значит, Вильму поутру, – сказал сержант, но тон его был невесел, и Волков радоваться не стал. – Возницы, что муку от мельницы ночью возили, как рассвело, увидали ее.

– В реке? – догадался кавалер.

– Нет, на дереве, повесилась она.

– Повесилась? – переспросил с ехидцей Волков.

– Повесилась, – подтвердил сержант. – Мужики снимать ее не стали, будете смотреть?

– Обязательно будем, – ответил вместо Волкова Сыч, – очень охота посмотреть, как у вас тут ведьмы сами вешаются. В других-то местах такого чуда не увидать.

– Ёган! – крикнул кавалер. – Умываться, одежду, завтрак. Максимилиан – лошадей.

– Господин, – пришел из другой комнаты Ёган, – умываться и одежду дам вам, а еды-то нет, я еще на базар не ходил, а на кухне вы брать не велели.

– А чего ж ты, дурень, не сходил на базар? – начал цепляется к нему Сыч. – Лежал либо отдыхал?

– Сам ты дурень, – огрызался Ёган, – господин денег мне не дал, а по его кошелям я без спроса не копаюсь. Дурень, лается еще, босяк приблудный.

– Беги на базар, лентяй, хоть хлеба с молоком купи, а одежду я сам экселенцу подам, – распоряжался Сыч.

– Ты не командуй тут, – не соглашался Ёган, показывая Сычу здоровенный кулак. – А то я тебе промеж рог-то покомандую.

– Хватит! – рявкнул Волков. – Сыч, давай воду, Ёган, бери деньгу – и на базар. Сержант, вниз иди, скоро буду.

На том все и разошлись, а кавалер полез из кровати, размышляя о странных делах, что в городе этом происходят.

Глава 20

Спуск к реке крутой, а земля сырая и скользкая после холодных дождей. Там, внизу, под старым деревом, на котором висела ведьма, два стражника жгли костерок – сыростью тянуло от реки. Спуститься к полумертвому дереву хромому человеку было непросто, приходилось скользить по глине сквозь сухие палки прошлогоднего репейника. Максимилиан помогал, придерживал его за руку. Ёган и монах остались с лошадьми, а Сыч уже был внизу, рассматривал ведьму и все вокруг.

Платье на Вильме было недешевое, но порванное, в грязи и в репьях. На ногах только один башмак. Под ногами чурбан валялся, словно она сама его сюда притащила и с него повесилась. Ведьма запрокинула голову вверх, глаза ее были полуприкрыты, а вот рот широко открыт. Вид она имела не такой, как все покойники, даже кожа еще не стала ни серой, ни желтой. Если бы не синюшный след под веревкой, то и не подумал бы никто, что баба мертва. Просто в небо уставилась или нос задрала, чтобы чихнуть. Волков с удивлением заметил, что зубы у нее хороши, и Сыч тут же сказал:

– А зубы-то как у молодой, хоть орехи грызи.

Сержант кивнул и добавил:

– Да и сама вся налитая бабенка-то. Дойки у нее не висят до пупка, хоть замуж ее выдавай. – Он вздохнул. – Жила, кутила, пила, веселилась, а все равно повесилась.

Сыч только хмыкнул в ответ и ехидничал:

– Да уж конечно – повесилась. Похмелья, видать, не перенесла.

– А что же? Не сама она повесилась? – искренне удивился один из стражников.

– А башмак один сама потеряла, в одном сюда пришла, а через репьи кубарем летела. Вся как черт грязная.

– А может, и кубарем летела, может, пьяная была, – не сдавался стражник.

– Ну да, летела кубарем, а пенек в темноте не потеряла, и пьяная была, а с веревкой вон как управилась, вон какой узелок себе смастерила, любо-дорого смотреть на такой. Тут трезвым захочешь себе такой узел связать, так призадумаешься, как сделать, а она ночью и пьяная смогла, – Сыч поверг соперника.

Стражник вздохнул и сказал:

– Ну, всяко может быть.

– Всяко может быть, – передразнил его Сыч, – всяко, да не всяко.

Он замолчал, огляделся вокруг и произнес:

– Я вот что думаю, экселенц, зачем ее повесили тут? До реки тридцать шагов, кинули бы туда – и дело с концом. Все шито-крыто. А ее вздернули. На кой?

Волков сразу об этом подумал, как только увидал повешенную. Он тоже огляделся и сказал:

– А то знак, Фриц Ламме.

– Что за знак? – не понимал Сыч.

– Предупреждение: меч тебе вернули, воровку наказали – убирайся отсюда подобру-поздорову. Ее-то мы повесили, а ты просто сгинешь в реке. Ты ж вроде умный, неужто не понял посыла?

Фриц открыл рот, да не нашелся что сказать, так и стоял. А кавалер стал смеяться над ним:

– Чего закаменел, скажи что-нибудь. Или хоть варежку запахни, людей смешишь.

– Смеетесь? – наконец заговорил Сыч. – Мне-то не смешно что-то.

– Никак боишься? – тихо спросил Волков.

– А чего же не бояться, людишки местные ведьму вон как запросто вздернули. И с нами шутить не будут, хоть и воры простые. Думаю я, почему вам не страшно? – так же тихо отвечал ему Сыч.