Хоксмур

Так больные смиряются пред недугом своим, лишь когда пора наступает от него помирать, хоть и носят свою смерть повсюду с собою. Видел я одну благородную даму, что, сгоревши, сделалась ни дать ни взять воплощеньем смертной Природы человеческой: лицо ея, ноги и ступни совершенно обратились в пепел, туловище сильно обгорело, но сердце ея, нечистое сердце так и болталось посередине, будто уголек.

Тетка моя в своих колебаниях дошла до последней крайности. Сгорим мы, говорит, как пить дать сгорим, а решиться съехать самой и добро свое свезти в открытыя поля все никак не может. То выбежит на улицу, то обратно прибежит: ветер горячий, кричит, не сюда ли он дует, Ник? По моему рассчету, так сюда, продолжает она, моего ответа не дожидаючись, да, может, вскоре утихнет? Шум ужасный, а все–таки кажется мне, или же он впрямь ослабевает? Белье надо бы вывесить, говорю я ей, ветер его и высушит. Ибо я пламени не страшился — не за мною оно пришло, как пророчествовал Мирабилис; так и вышло — огонь остановился на нижнем конце Колмен–стрита. Увидавши сие, тетка моя возрадовалась безмерно и похвалила себя за свою решимость.

От Сити осталось мало что, не считая части улиц Бред–стрита и Бишоп–гата, всего Леденгалл–стрита, да кой–чего от прилежащих проулков близь Алгата и Кретчет–фрайерса. Старые деревянные домы пропали, теперь можно было новыя основы закладывать — по этой–то причине и встал я вмале на собственные ноги. Ибо зародилось во мне сильное желание сделаться каменщиком, пришло же мне в голову оно вот каким образом: после Пожара вернулся я в дом Мирабилиса на Блек–степ–лене (который пламя пощадило) и, повстречавши там своего доброго хозяина, спросил его совету, что мне делать теперь, когда город снесен. Ты, отвечал он, будешь строить и превратишь сей картошный домик (под коим разумел место встреч) в Монумент; пускай камень сделается Богом твоим, Бога найдешь ты в камне. За сим он взял свой темный плащ и в вечерних потемках отправился восвояси, после чего я его никогда более не видел.

Однако пора уж покончить с этою частию моего рассказа: тетка моя возражений не имела, после Пожара в деле сильно не доставало новых рук, и меня отдали в подмастерья некоему Ричарду Криду. Про него сказывали, будто он мастер, способный меня обучить; он и вправду оказался человеком трезвым и честным. Тетка моя нипочем не могла внести за меня денег в залог, и посему решено было, что меня возьмут в подмастерья без всякой платы на том условии, чтобы мне несколько времени служить в его доме в Аве–Мария–лене, подле Лудгат–стрита, недалеко от церкви Св. Павла; мастер обещал научить меня искусству и тайнам ремесла, каковое обещание было сдержано. И вот, проживши на свете четырнадцать лет, встал я на путь, каким иду и поныне, однакожь сила воспоминаний такова, что я и по сей день тревожусь, сны мои наполнены беспокойством, часто представляется мне, будто я все еще привязан к помянутому хозяину своему и что срок мой никогда не окончится. Что до срока, то так оно и есть, хоть и в совсем ином разуменьи.

Г–н Крид был человеком немало образованным, и те два года, что я служил в его доме, будучи как доверенным помощником, так и подмастерьем, он весьма охотно дозволял мне пользоваться библиотекою в своей личной комнате. Здесь читал я Витрувиуса, его De Architectura,[25] да только в новом переводе, и меня чрезвычайно тронуло, когда в Книге девятой увидал я каменную пирамидду с небольшим помещением на верхушке, а также следующую надпись внизу страницы: о человек ничтожный, как преходящ ты в сравнении с камнем! У мастера же Фреара,[26] в его труде Подобия в Архитектуре, переведенном г–ном Эвелином, увидал я гравюру, изображавшую древнейшее захоронение, затерянное в месте диком и неосвоенном, позади коего виднелись пирамидды; рисунок сей так запечатлелся в моем сознании, что я, естьли угодно, всю свою жизнь шел по направлению к нему. За сим вглядывался я в Венделя Диттерлина,[27] в его Architectura, и там открылась мне череда орденов. В тосканском, что нынче сделался моим собственным, в ту пору тронули меня странность его и ужасныя черты: скрытыя формы, тени и огромныя отверстия столь очаровали мой дух, что я, глядючи на них, воображал себе, будто заперт в некоем темном, тесном пространстве. Тяжесть камня до того меня подавляла, что я близок был к гибели, и мнилось мне, будто бы в линиях гравера вижу очертания Демонов, развалившихся стен да получеловеков, созданий, восстающих из праха. Было там нечто, уже в руинах, что меня дожидалось.