Холера в России. Воспоминания очевидца

В течение нескольких недель пребывания нашего отряда в Бесcарабии, около Аккермана, в немецких колониях, ни одного холерного случая не было. Заболевали только рецидивами дунайских лихорадок и их последствиями. Когда в первых числа сентября союзный неприятельский флот показался у Евпатории, наш отряд направился к Севастополю форсированным маршем, таким образом, что один переход каждая часть, например полк, шла пешком около 20 верст и более, после чего около четырех часов солдаты отдыхали и в это время ели, а затем усаживались на немецкие колонистские подводы, на которых с небольшими остановкам делали до 40 верст. Такой переезд считался и отдыхом, так что, слезши с подвод, часть оставалась на месте не более того времени, сколько было нужно, чтобы покушать и привести себя в порядок для дальнейшего шествия пешком опять около 20 верст до следующего этапа, на котором ждали нас такие, как и прежде, колонистские подводы, длинные шарабаны, которые были очень вместительны. Несмотря на труды и недостаточный сон, заболеваний бывало очень мало. Более всего изнурялись офицеры, потому что на их ответственности было ведение всего походного дела, а дремлющие солдаты часто сваливались с подвод и порядочно расшибались. Направившись на Одессу и Симферополь, мы скоро добрались до Бахчисарая, находящегося в 27 верстах от Севастополя, куда нас в тот же день повел колонновожатый, полковник Герсиванов. Проходя горами, тесными ущельями, виноградниками и садами, солдат, увлеченный богатством и разнообразием природы, легко преодолевал усталость, так что, несмотря на гористую, твердую и неровную дорогу, переход был совершен весело и скоро. Следуя длинным и весьма узким ущельем, мы вошли в низменную, плоскую, гладкую, хотя наполовину песчаную котловину, со всех сторон замкнутую весьма высокими, футов в 300 и более скалами, образующими два довольно правильных, сплошных полукруга, с двумя тесными выходами в два противоположных друг другу ущелья. Это место было уже так близко к Севастополю и к неприятельским позициям, что слышны были отдельные выстрелы даже из малых орудий, и нам велено было здесь расположиться ночлегом. День был жаркий, мы все обливались потом, но, вступив в четвертом часу пополудни в котловину, почувствовали сырой, охватывающий и пронзительный холод. Песчаная почва местами только покрыта была густою широколиственною, но бледною зеленью, а в других представляла отдельные, как бы водою, струйками замытые лысины. В различных направлениях ее прорезывали самые незначительные ручейки, широко расплывшиеся по низменным местам, делая всю эту местность крайне сырою, а при условиях наступающего вечера – ощутительно парною. Вероятно, по описанным свойствам эта местность и туземцами названа Мокрою луговиною. Не понимая стратегических соображений, я, как полковой врач, убедительно просил командира Азовского полка не останавливаться в этой котловине, по крайней мере не располагать полк на низменной ее площади, а дозволить частям подняться на крайние покатости, примерно на 1/8 часть высоты скал, окаймляющих котловину, – и шутя назвал все это мрачное затишье «Холерною луговиною». Когда моя просьба была найдена неудобоисполнимою, я и сам расположился на ночлег, забыв о холере, тем более что полковник Г. уверил, что под Севастополем у нас холеры нет, а у неприятеля тоже не слышно. Но около 8 часов вечера принесли в лазаретный обоз заболевшего алгидною холерою, а в следующие полчаса – еще таких пять человек²⁸. В течение часа двое уже умерли. Это происшествие сильно повлияло на убеждение командира, приказавшего всему полку тотчас сняться с площади и, не выходя из котловины, расположиться на скатах и выступах скал, гораздо ниже самих вершин. Холерных случаев более уже не было. С переменою места лазаретного обоза остальные четверо больных стали поправляться. С рассветом 4 октября этот полк первым занял деревню Чоргун, все окрестные дефиле и долину р. Черной, почти до впадения ее в северную Севастопольскую бухту, – местность, известную злокачественностью своих лихорадок.