Холли

Во всяком случае, он в этом убеждён… но что, если он ошибается?

Нет, нет, нет!

Родди отказывается верить, что его многолетние исследования хоть на йоту ошибочны. Но, что если его организм выводит неврологические жиры быстрее, чем успевает их усваивать? Что, если он в буквальном смысле высирает свои мозги? Мысль, конечно, нелепая, и всё же он больше не может вспомнить свой почтовый индекс. Родди кажется, что у него девятый размер обуви, но он в этом не уверен; возможно, восьмой. Чтобы убедиться, ему приходится проверять стельку. На днях ему пришлось поднапрячься, чтобы вспомнить своё собственное второе имя!

По большей части ему удается скрывать разрушение мозга. Эмили, конечно, замечает, но даже она не осознаёт всех масштабов. Слава богу, Родди больше не преподаёт, и слава богу, что у него есть Эмили, редактирующая и вычитывающая его письма в различные научные журналы, на которые он подписан.

Большую часть времени Родди по-прежнему неплохо соображает. Иногда он представляет себя пассажиром самолёта, парящим над землёй на малой высоте. Затем самолёт скрывается за облаками, и всё мутнеет. Вы держитесь за подлокотники и пережидаете воздушные толчки. Когда вас о чём-то спрашивают, вы не отвечаете, а просто улыбаетесь с умным видом. Затем самолёт вылетает из облаков, картинка снова проясняется, и всё становится как на ладони!

Прогулки в парке успокаивают Родди; здесь ему не нужно беспокоиться о том, что он оговорится или что-то не то спросит, например, имя человека, знакомого последние тридцать лет. В парке ему не надо постоянно быть настороже. Тут он может перестать лезть из кожи вон. Иногда он наматывает несколько миль, пожёвывая мясные шарики из человеческого мяса, обжаренные во фритюре, которые держит в кармане, наслаждаясь их вкусом и хрустом (зубы у него по-прежнему свои, чем Родди чертовски горд).

Одна тропинка ведёт к другой, затем к третьей и четвёртой. Иногда Родди сидит на скамейке и наблюдает за птицами, название которых не в состоянии вспомнить… но, когда он один, вспоминать больше не нужно. Потому что как птицу не назови, она так и останется птицей, в этом Шекспир прав.[95] Иногда Родди даже берёт напрокат одну из маленьких ярко раскрашенных педальных лодок, выстроившихся в ряд у причала паркового пруда, и катается по нему, наслаждаясь гладью воды и покоем, не беспокоясь о том, витает он в облаках или нет.

Однажды, конечно, случилось так, что Родди не мог вспомнить дорогу домой и номер дома. Однако он сумел вспомнить название улицы, и когда попросил смотрителя парка указать, в каком направлении Ридж-Роуд, тот объяснил, словно это в порядке вещей. Вероятно, так оно и было. Дирфилд – обширный парк, и в нём легко заблудиться.

Эмили переживает свои собственные трудности. После эльфийки с её бесценной жировой тканью, ишиас пошёл на попятную, но теперь он уже не покидает её до конца. Было время – после Кастро, после Дресслера, – когда Родди наблюдал в гостиной за её танго с невидимым партнёром. У них даже был секс, особенно после Кастро, но это в прошлом. Ни разу за… три года? Четыре? Когда был Кастро?

Несправедливо, что это так сказывается на Эмили, совершенно несправедливо. Человеческое мясо содержит макро- и микроэлементы, которых нет в таком изобилии ни в каком другом мясе. Ближе всего подобралось только семейство suidae – бородавочники, кабаны, обычные домашние свиньи. Мышечные ткани и костный мозг человека лечат артрит и ишиас; испанский врач Арнольд из Виллановы знал об этом ещё в тринадцатом веке. Папа Иннокентий VIII ел измельчённые в порошок мозги маленьких мальчиков и пил их кровь. В средневековой Англии мясо повешенных заключённых считалось деликатесом.

Но Эм угасает на глазах. Родди знает её так же хорошо, как она знает его, и он всё замечает.

Будто мысли Родди долетели до Эмили, на его телефоне играет «Копакабана» – её рингтон.

«Соберись, – думает Родди. – Соберись и держи хвост трубой».

– Привет, любовь моя. Как дела?

– У меня есть хорошая и плохая новости, – говорит Эмили. – С какой начать?

– Естественно, с хорошей. Ты же знаешь, я предпочитаю десерт вперёд овощей.

– Хорошая новость: та старая сука, что увела у меня протеже, наконец-то двинула кони.

Сейчас мозг Родди работает без перебоев, и на ответ у него уходит всего секунда.

– Ты говоришь об Оливии Кингсбери.

– О ком же ещё. – Эм отрывисто и невесело хихикает. – Можешь себе представить, какой она была бы жёсткой? Как пеммикан[96]!

– Разумеется, в переносном смысле, – уточняет Родди. В этот раз он первым смекает, что они разговаривают по мобильному, и их могут прослушать.

– Конечно, конечно, – соглашается Эм. – Динь-дон, сучка мертва. Где ты, милый? В парке?

– Да. – Родди садится на скамейку. Вдалеке слышны крики детей на игровой площадке, но, судя по всему, их немного; время ужина.

– Когда ты вернёшься домой?

– О… скоро. Ты сказала, что есть и плохая новость.

– К сожалению. Помнишь женщину, которая расспрашивала про Дресслера?

– Да. – У Родди остались лишь смутные воспоминания.