Холм демонов

– Молча-а-ать! – немедленно взвился предводитель и даже выхватил оба кухонных ножа из-за пояса, что говорило о крайне скверном его настроении. В такие минуты с атаманом лучше было не спорить. Но тут из-за поворота вылетела карета, и от неожиданности разбойнички чуть ее не упустили. Когдалошади были остановлены, атаман, подтянув штаны, с издевательской ухмылочкой постучался в дверцу.

– Кто там? – раздался спокойный женский голос.

– Восстановители справедливости, – гордо отвечал Соловей. – Сейчас мы вас будем грабить и убивать!

– И насиловать! – радостно взвизгнул долговязый разбойник.

– Молчать! – гаркнул атаман. – Насиловать не будем.

И тут дверца кареты медленно отворилась, и из нее появилась дамская ручка в длинной черной перчатке, которая ухватила атамана за шиворот.

– Будешь, – сказал нежный женский голос. – Будешь, как миленький.

И разбойники не успели и глазом моргнуть, как Соловей исчез в карете. Душегубы стояли в недоумении и не знали, что им делать, а карета тем временем мягко покачивалась на рессорах, и из нее доносились сдавленные крики. Но вскоре все стихло. Дверца экипажа резко распахнулась, и из нее в придорожную пыль вывалился грозный атаман.

– Засранец! – раздалось ему вдогонку из темного экипажа. – Кучер, трогай! – приказала невидимая дама, и карета, лихо рванувшись, моментально скрылась из виду в направлении Белой Пущи.

Соловей, кряхтя и отплевывая пыль, поднялся на ноги, подтянул портки и мрачно оглядел свою банду.

– Ну как ты, Петрович? – участливо спросил долговязый.

Соловей на это лишь хмуро пробурчал нечто нечленораздельное.

– Ты ее обесчестил? – не унимался длинный. И тут Соловей взвился:

– Убью! Зарежу! – завизжал он и, придерживая портки, лихо рванул за долговязым, который, зная крутой нрав атамана, уже несся к лесу длинными прыжками.

– Похоже, вышло как всегда, – покачала головой разбойница, глядя вослед Петровичу, и сплюнула на дорогу. – То есть наоборот.

x x x

«Собственный дом» Миликтрисы Никодимовны в Садовом переулке оказался добротной бревенчатой избой с небольшим палисадничком, расписными ставнями и резным коньком на крыше. Василий позвонил в колокольчик, и вскоре дверь открыла красивая молодая женщина весьма аппетитных форм в небрежно накинутом розовом платье, которое детектив поначалу принял за пеньюар.

– Мне бы повидать Миликтрису Никодимовну, – нарушил Дубов неловкое молчание.

– Это я и есть, – откликнулась дама неожиданно приятным мелодичным голоском и пропустила гостя через полутемную прихожую в некое подобие гостиной, стены которой и вправду были увешаны образами в медных окладах. Кое-где перед иконостасом тускло коптили свечки и лампадки. – Вы ко мне по какому-то делу? – оторвала хозяйка Василия от созерцания обстановки.

– Да-да, разумеется! – невпопад ответил Василий и подумал: «А кстати, по какому делу?».

– В таком случае не угодно ли присесть? – Миликтриса Никодимовна указала на обширный стол посреди гостиной. – С кем имею удовольствие говорить?

– Меня зовут Савватей Пахомыч, – представился Дубов, скромно присаживаясь на краешек стула. – По роду занятий я виршеплет и скоморох. И вот, будучи немало наслышан о ваших высоких достоинствах, явился лично засвидетельствовать почтение и восхищение. – С этими словами Василий торжественно вручил хозяйке букет.

– Очинно вами благодарна, – жеманно пропищала Миликтриса Никодимовна. – Но, если это не тайна, от кого вы обо мне столь лестно наслышаны?

– От кого? – задумался Дубов. – Ах да, от некоего Евлампия из Каменки. – Детектив украдкой глянул на хозяйку. Та при имени Евлампия чуть потемнела лицом, но тут же понимающе закивала. – Но даже все его восторженные речи – ничто перед тем, что я вижу воочию! – горячо продолжал Дубов. – И вот глядя на вас, в моем сознании родились эти скромные строки. – Василий порывисто выскочил из-за стола, театрально опустился на одно колено и с выражением, хотя и слегка путая слова, прочел стихотворение «Я помню чудное мгновенье».

– Очень мило, благодарю вас, – томно отвечала хозяйка, выслушав поэтическое послание. – Не хотите ли чаю? У меня самый лучший, из индийской лавки.

– Одну минуточку! – вскочил Дубов с колена. – Дорогая Миликтриса Никодимовна, в знак вашего признания моего скромного таланта прошу вас принять вот это! – Детектив извлек из кармана коробочку и вынул из нее золотой браслет, отделанный бриллиантами – это ювелирное изделие обошлось ему в десяток монет из «лягушачьей» шкатулки.

– Ах, ну что вы, Савватей Пахомыч, – сладко замурлыкала Миликтриса Никодимовна, – я никак не могу принять от вас столь дорогую вещь! – Дубов, однако, заметил, как сладострастно заблестели при этом ее масляные глазки.

– Умоляю вас! – с непритворным жаром начал уговаривать Василий, и Миликтриса Никодимовна сдалась: