Холм псов

– Они вам помогали, правда? Эти грабители машин, эти бандиты из Зыборка? Кальт? – спрашиваю я. Начинаю что-то понимать. Что-то проступает в темноте, какой-то контур, нитка, фрагмент рисунка. Генератор. Новая обувь. Консервы. Средства для мытья. Мука, рис и каша в большой корзине в углу кухни. DVD и телевизор, на экране которого дети смотрели сказку.

– За что? Что вы для них делали? – спрашиваю я снова.

Ведьмак все еще смотрит на Гжеся, и на лице у него появляется нечто, чего раньше не было, даже когда Миколай лупил его.

Страдание.

– Я знал, где спрятаны машины. Вел их туда, где они могли их прятать, и выводил назад. Приезжали покупатели – водил тех. Следил, чтобы не ржавели. Годами. Денег – денег я не хотел. Давали еду. Я сделал ремонт. Дали генератор. Пока Ядвига была жива, то давали лекарства. Отвезли в больницу, когда стало плохо. Но это был грех, а потому я прекратил. А у него тоже был грех.

– Какой грех? – спрашиваю я.

– Ты знаешь, какой, – поворачивается он к Миколаю.

– Но зачем они это делали? – спрашиваю я.

– Он ведь говорит тебе зачем, – отвечает Гжесь.

– Я не о том. Он знает, о чем я.

Ведьмак вздыхает. На миг прячет лицо в ладонях. Из дома доносится плач ребенка, но он не реагирует. Миколай словно сейчас только понимает, что сделал, напряжение покидает его, я вижу, как он обмякает, горбится. Я подхожу, чтобы поддержать его, помочь. Кладу ладонь ему на спину.

– А теперь? Кто вам помогает теперь? – спрашиваю я. Вынимаю еще один платок, подхожу к Ведьмаку, протираю ему лоб. – Кто вам помогает теперь? Если уже не они? Ведь у вас есть бензин, еда.

Он не отвечает. Немо шевелит губами, бессильно выпуская тихие звуки.

– Пойдем отсюда. Пойдем, – говорит Гжесь. Разворачивает нас, подталкивает назад, в сторону дороги. – Пойдем.

Мы идем, и тогда Ведьмак кричит нам вслед, его голос летит по лесу, он звонок и чист, как колокол. Этот человек и правда мог бы стать ксендзом.

– Я знаю, что Бернат был голоден. Я знаю, что он ел. У него болело все, но он ел. Я знаю. Знаю, как оно, – слышим мы.

– Что? – я разворачиваюсь в его сторону.

Но Ведьмак уже идет к дому.

– Не приходите больше, – говорит еще, не оглядываясь, и входит внутрь.

– Сукин сын, – говорит Миколай. Сплевывает.

Я беру его под руку. Миколая трясет. Мы идем в темноту. Фонарик снова отбрасывает круг света, меньший, размером с солнечный зайчик или крупную монету. Батареи садятся, нам нужно спешить, если не желаем искать машину в темноте на ощупь.

Все пахнет бензином, я дышу глубоко, чтобы избавиться от этого запаха.

– Ебаный сукин сын. Это какой-то цирк. Это сон, – повторяет Миколай. Я сжимаю его руку.

Знаю, что он имеет в виду.

Миколай / 2000 / Все холодное, как жизнь

– Я говорила с твоим отцом, – сказала она и поцеловала меня в ухо. Всякий раз, когда она это делала, покусывала меня.

– О чем? Когда? – спрашиваю я.

– Вчера. Когда ты пошел смотреть телевизор с Гжесем и оставил меня на кухне. Он сделал мне бутерброды. Ну, и мы с ним поговорили, – ответила она. И сразу прижала лицо к моему плечу, но тепло я почувствовал в другом месте, на спине, так резко, что даже подпрыгнул. Это Трупак развел огонь, плеснув бензином на чуть тлеющую древесину.

«Но Трупак мог бы разжигать хоть сотни костров, а все равно озеро Холодное осталось бы холодным», – подумал я.

Конец июня был холодным, ветреным, серым, мы все болели, никто не хотел выходить из дома, хотя обычно каждый желал как можно быстрее оттуда сбежать. Конец света в последнее Рождество не случился, но в такую погоду можно было подумать, что он просто на год опоздал.

– Хотите колбасы? – спросил Трупак.

– Я хочу, – ответил Быль.

– Спасибо, нет, – ответила Дарья.

– Что тебе сказал мой отец? – спросил я.

Она посмотрела на меня и засмеялась.

– Запретил ей смеяться над тобой. Ставлю на это, – слова Быля были невнятными, смешанными с горячей колбасой в его рту.

– Спросил, не нужно ли мне как-то помочь в связи с моей матерью и вообще, – ответила Дарья. – Ну и что, если нужно, я могу у вас ночевать.

– Да брешешь, – сказал я, вставая и идя за своей порцией колбасы.

Трупак профессионально запекал ее на сложной конструкции из заостренных палочек, то и дело поливая пивом из банки. Утверждал, что для аромата.

– Естественно, не в одной постели с тобой. Но сказал, что уважает меня за то, как я присматриваю за сестрами и вообще, – добавила Дарья, и тогда я машинально положил руку ей на лоб, чтобы проверить, нет ли у нее смертельного жара.

– Не дыми так, мне придется пойти домой переодеваться, – сказал Быль.

– Вот, сука, классно, а ты когда в последний раз переодевался? Год уже как, не? – Трупак сдвинул кусок колбасы на хлеб, наложил горчицы и подал мне. Я снова спросил Дарью, не хочет ли она, но она снова покачала головой.