Холмы России

- Уничтожено все ради страсти. А без любви конец - сказал Антон Романович. Бумага выползла из рук свернулась с шелестом и соскочила на пол.

- Был я под Ельней, отец. Вспомнил, как на ярмарку с тобой ездили. Лощину проезжали. Денек солнечный и зеленый от лугов.-Тележка неслась тогда среди ржи. Жаворонок взлетал и падал. Не видать птаху, словно небо звенит и звенит. С улыбкой вернулся из тон дали Павел.- Помнишь, отец?

- Как же. Недалеко от тех мест наши земли, по дороге на север поворот. Кусты волчьего лыка границей. На вырубке столбик.

- Столбика нет, а лыко не извелось.

- Бывало, едешь рано весной, еще вода снеговая, прохлада, а лыко кораллами зацветало.

- Вот вспоминается как. И я люблю. Все во мне русское, а вот любви от русского нет. Кто объяснит?

- За верную службу отечеству пожалованы поместьем. Стражу несли. А они республикой на готовенькое. Русское поразнили на виноватых и невинных. Сами себе страшнее татар с их прошлым нашествием.

- Погоди, отец. Полистаем их комиссарские книжки. Будут зубами рыть могилы себе... Про лощину тебе сказал. Да вот еще незабудки вспомнил; по склонам синели. Теперь лощина смерти, завалена мертвецами.

Некоторые, провалившись в землю, стоят. Волосы шевелются. Погребено отборное, русское. Исходит сила, на тысячу лет загаданная. Три Америки на своей бы земле устроили. А пали в лощинах. Скоро конец!

- Не спеши.

- Кончилось. Кончилось. Каждый умный русский мог бы вырыть миллион из своей земли с ее богатствами. А он, в обмотках и рваной рубашке, сдыхаег в лощинах нищим за какое-то счастье. Теперь миллионы достанутся немцам!

За окном лист клена простился с летом. Сплыл на траву, и словно вдруг сама осень, осторожно, по ночам, холодом ходившая с севера в свою разведку, отпрянула в сад, оставив на газоне багряный след.

Антон Романович и Павел не притронулись к вину в рюмках: судьба уже напоила горькой, из чаши.

- Ты навестил усадьбу?-спросил Антон Романович.

- На косогоре елочка маленькая, будто сестренка родилась. Она меня встретила.

Антон Романович стер слезу с щеки.

- Разбросаны камни в былье, как кости белые,- продолжал Павел.- А где впадина от усадьбы осталась, сосны и ели. Вокруг светло, только эта впадина и темна. Дороги и помину нет. Так, приглядеться, руслецо песчаное. За низиной Угра, вроде как голубыми небесами в траве. А дальше - столбы огненные, И страшно, и красиво. А простору конца нет. Что там какойто фронт, передовые, пушки всякие - все поглотит и землею замоет. Где парадные двери были, провал.

Туда спустился. Мрак да мох. А на дне бугор, как надгробие.

- А два белых камня под сиренью целы?

- Заросли.

- Скамейка была. На ней, при дедушке твоем, сидел сам Глинка. Приезжал из Спасского песни послушать.

Павел достал из кармана какой-то тряпичный комок. Развязал, развернул на столе грязную рвань от гимнастерки. Горсть праха-пепел с кусочками угля, с песчинками сгоревшей земли и корешками мха, как нитями золота.

- Из раскопок Российской империи,- проговорил Павел.

Антон Романович долго глядел на горстку пепла. Когда-то, по вечерам, усадьба сверкала огнями и издали была похожа на хрустальный с золотом кубок. Неужели от всего осталось только эта грязь и рванье.

"Господи, господи, за что ты нас?" - вопросил Антон Романович и поник.

- А брат? Ничего нс слышал?

- Не слышал,-ответил Павел: затаил от всех следы дядюшкины.- Если бы меня не тронули, я босиком бы до Сибири дошел, дополз бы, да в самую глушь.

Теплая печь, жена. И пропади все пропадом! Спокойной воли хочу: дышать морозом, косить да на час к реке. Все дано человеку, а он, гад, поуродовал!.. Гитлер - сила, ниспосланная освободить землю от человеческих тварей. Люди закрывают и сжигают себя, как падаль.

Нечего жалеть.

- Что стряслось? - с тревогой спросил Антон Романович.

- Жуткая жизнь, отец. В болоте, на островке, я видел, как в корни вползала змея. Позавидовал ей: она могла скрыться. Я не могу больше. Как исчезнуть, где ход? Я должен снова идти туда, рядиться в гимнастерку. Есть женщина, которая знает меня. Может провалиться все. С меня шкуру в гестапо сдерут.

- Вот несчастье-то.

- Я боюсь.

- Кто она?

- Постарался на свою голову. Помнишь лесника?

- Его жена нянчила тебя. Была твоей мамкой..

Я тогда хотел, чтоб ты мужицкое впитал прежде французского. Для укрепления в родной почве. Крепче такто. Соков вон сколько! А от чужого со своим разжижение получается. И жил ты у них. На харчах крестьянских. Не давал тебя баловать. Умных людей мы замечали. Живы?

- Да. Это их дочь. Что делать? Она на хуторе.

Я видел ее.

- Поговори с ней,-дал совет Антон Романович.- По матери и отцу она должна быть доброй.

- За такую доброту отвечают как за измену. Во врагах числюсь.

- Или что натворил над ней?

- Ничего.

- Как же так? Неужели убить?

- Не убью.

- Ты не говори никому.

- Я хитро все, хитро.

- Продержись.

- Немцы могут не пойти дальше, укрепятся на линии Днепра. Столько земли взяли! С перерывами как бы не затянулось на годы... Зачем мы слезли на этом проклятом месте? Надо было дальше и дальше.

- Не пускала родина наша. Да и поджидал брата.