Холод

Окно в номере оказалось закрытым. Подергав его, Филиппов удостоверился, что жуткий дубак, из-за которого дыхание явственно обращалось в пар, наступил в номере вовсе не по причине его пьяного желания проветрить комнату перед сном. Батареи едва теплились на ощупь. Сотрясаясь всем телом и снова подвывая от холода, он попытался отыскать свое нижнее белье, но быстро оставил эту затею и после небольшого сражения сумел натянуть на все еще мокрые ноги брошенные у порога штаны и ботинки. Ему хотелось поскорее выбежать в коридор, потому что там, по его лихорадочным прикидкам, должно было сохраниться хоть какое-нибудь тепло. По крайней мере, ни одно окно с улицы, насколько он помнил, туда не выходило. Не заморачиваясь на мелкие пуговки своей рубашки, он накинул на плечи поверх нее гостиничное одеяло в крупную и как будто грязную клетку, а затем бросился к выходу. Проскочив мимо распахнутой двери в ванную комнату, он, впрочем, притормозил. Сто грамм отвратного купажного пойла, оставшиеся в опрокинутой бутылке, могли сейчас очень и очень пригодиться. Филя вернулся за вискарем и уже с холодной бутылкой в руке выбрался, наконец, из номера.

Полутемный коридор с уходившими в обе стороны рядами одинаковых, как номерки в театральном гардеробе, дверей был пуст. Гостиница либо уже вымерла, и окоченевшие трупы постояльцев примерзли к гостеприимным матрасам, либо такой холод тут был совершенно обычным делом, и все уже давно привыкли, и у каждого наготове имелась добрая медвежья шкура, в которую можно было спокойно завернуться у себя в номере, и не метаться в мокрых штанах и грубом клетчатом одеяле по коридору. Филиппов дернулся сначала налево, но, пробежав рысцой метров двадцать и не найдя за поворотом стойку администратора, повернулся и гордым рысаком побежал направо. Чего конкретно он хотел от служащих отеля, Филя еще не понимал, однако бег по красной ковровой дорожке – пусть и на деревянных ногах – все же немного согрел его, и в противоположном конце пустынного коридора он приостановился на секунду, чтобы выпить. Вид уходящей в полутемную бесконечность красной дорожки привычно порадовал его, но он быстро прогнал от себя близкие сердцу образы.

– Велкам хоум, – пробормотал Филиппов, сделав большой и жадный глоток из бутылки.

Купажированная гадость, кроме которой в местных магазинах совершенно нечего было купить, показалась ему в этот момент вполне сносным напитком. Горло, покрытое мурашками от холода даже внутри, с благодарностью приняло янтарную влагу, на заплывшие глаза с готовностью набежали стеклянные слезки, и Филя замер, как экспонат из музея мадам Тюссо, прислушиваясь к себе, к холоду, к обожженным и засаднившим от спиртного губам, к трудно скользящему внутри него низкосортному вискарю, к желудку, до которого еще не добежало, и к молчаливой гостинице, которой, по местной фразеологии, был явно пофиг мороз. Вискарик больше удивил желудок, чем самого Филю. Тот пивал вещи похуже.

Он выпрямился и еще секунду постоял неподвижно, делая губы колечком и проверяя, не обращается ли дыхание в пар. Обожженные губы от этих усилий, видимо, лопнули, и Филя почувствовал, как в уголках рта у него опять защипало.

– Блин, – буркнул он, не удержавшись от того, чтобы лизнуть болячку.

* * *

Девушка за стойкой администратора крепко спала, положив голову на руки. Ее волосы, убранные в длинный хвост, блестели в свете неоновой лампы, как будто их кто-то намазал жиром. Таких черных и таких густых волос, как у якуток, Филиппов не встречал больше ни у кого. Они были не просто густыми, а толстыми. Каждый волос в отдельности имел собственную толщину, и вместе они составляли даже не прическу, а самостоятельный, мощно живущий организм. В давние времена мужья этих женщин, очевидно, могли запросто плести из таких волос тетиву для своих луков, неводы для ловли рыб и оленью упряжь. Филиппову пришлось взять себя в руки, чтобы не потрогать это блестевшее, как смола, густое сокровище.

Большие часы на стене показывали половину шестого. Из-за долгого перелета, непрерывного пьянства и гигантской смены часовых поясов он совершенно потерялся во времени. Утро было сейчас или вечер – этого определить он не мог. Скорее всего, конечно, девушка крепко спала, отсидев на дежурстве ночную смену, однако причин поспать вечерком у нее тоже могло быть сколько угодно. Филиппов знал пару знаменитых актеров, которым в гримерку специально подселяли беспокойную молодежь, чтобы они не проспали вечернюю репетицию. Ходили слухи, что однажды при подписании договора кто-то из них потребовал внести пункт о праве на оплачиваемый послеобеденный сон.