Холод южных морей

– Что за чудеса?! – недоуменно обратился Андрей Петрович к Фаддею Фаддеевичу. – Не льдина, а какой-то женский монастырь!

– Может быть, – хохотнул тот, – самцы подались в гости на другую льдину?

– Я же серьезно, Фаддей! – не принял шутки друга Андрей Петрович.

Друзья задумались.

– Постой-ка, – оживился Андрей Петрович, радуясь промелькнувшей догадке, – ведь сейчас январь, самое теплое время года здесь, в Антарктике, а посему самое подходящее время для выведения потомства, и самцы, может быть, как раз и насиживают яйца, отложенные самками. А те в это время как бы восстанавливают свои силы, питаясь в океане. Как тебе представляется такая версия, Фаддей?

– Это уже больше похоже не на женский монастырь, а на махровый матриархат! – обиделся тот за мужскую половину пингвиньего рода.

– Опять ты хи-хи да ха-ха!

– Ты спрашиваешь, а я отвечаю, – невозмутимо ответил Фаддей Фаддеевич. – Но если серьезно, на чем настаиваешь ты, то это блестящее предположение! И в этом случае земля должна быть где-то совсем рядом! Мы уже пересекли Южный полярный круг, а ведь самки не могут же уплывать за сотни миль от мест своих гнездовий, так как должны будут после появления птенцов сменить самцов, чтобы те, чего доброго, не подохли с голоду. Поздравляю тебя, Андрюша! Ты опять на высоте! Большое спасибо тебе за помощь! – и он в порыве признательности обнял друга.

– Только, по-моему, требуется одно уточнение. Ведь самцы, как и положено у птиц, должны быть крупнее самок. Тогда выходит, что их «рост» должен быть, – Андрей Петрович что-то прикинул в уме, – не менее четырех футов (одного метра двадцати сантиметров)! Это уже не просто пингвины, Фаддей, а императорские пингвины!

– Или землевестники, – добавил Фаддей Фаддеевич.

Друзья переглянулись и понимающе засмеялись.

– Ты прав, Фаддей, – именно землевестники!

* * *

С утра 16 января ветер переменился на северный, и когда снег временно переставал, выглядывало солнце, радовавшее души уже отвыкших от него мореплавателей. Продолжая путь на юг, к полудню заметили странные льды, которые через шедший снег были похожи на белые облака.

Первым всполошился Андрей Петрович, смутно предчувствуя свершение того, ради чего и была послана их экспедиция сюда, в безмолвное царство льдов. Ради чего рисковали, пробиваясь через ледяные поля, терпели лишения в жестокие штормы, стоя на мостике, уходящем из-под ног, выбирали обледенелые шкоты, обтягивая нижние кромки парусов и сдирая в кровь ладони, подвязывали закоченевшими на пронизывающем ветре пальцами рифы парусов на ходящих ходуном мачтах над бездной бушующих волн. Все стерпели, все вынесли ради того, чтобы увидеть эти снежные берега неведомой доселе земли…

Глаза застлали предательски выступившие слезы, в горле застрял ком, стесняя дыхание. Кое-как справившись с минутной слабостью, Андрей Петрович все-таки еще дрожащим голосом прокричал, перекрывая завывания ветра, капитану:

– Это не льды, Фаддей, это снега, покрывающие береговые горы земли!

– Ты действительно уверен в этом? – напряженно спросил тот, опуская подзорную трубу.

– Конечно, Фаддей! Вспомни айсберги, вспомни больших пингвинов, крики которых слышны и сейчас. Мы же почти достигли семидесятой параллели, куда не забирался еще ни один мореплаватель.

– Штурман, координаты! – потребовал капитан.

А Андрей Петрович уже просил художника Васильева запечатлеть увиденное. И тот, периодически обдувая замерзающие пальцы горячим дыханием, делал первые карандашные наброски.

– Плохо видно, Андрей Петрович, из-за снежной пелены. Может не очень хорошо получиться, – сетовал художник.

– Как получится, Павел Николаевич. Не до жиру. Запечатлейте главное, а остальное допишите потом, – рекомендовал тот, подзывая к себе гардемарина Адамса.

– Роман, вот вам моя подзорная труба, поднимайтесь на салинг и хорошенько рассмотрите своими молодыми глазами вон те снега за ледяным полем, похожие на белые облака. Затем спуститесь вниз и расскажете об увиденном Павлу Николаевичу. Будете, таким образом, как бы его дальнозоркими глазами. Добро?

– Я мигом, Андрей Петрович. Все понял и все сделаю! – бодро ответил гардемарин, косясь на капитана. Видел ли тот, какое он получил важное задание от ученого, его заместителя.

– Широта шестьдесят девять градусов двадцать пять минут и два градуса десять минут западной долготы! – тщательно проверив расчеты, доложил штурман.

– А каково расстояние до снегов, Иван Михайлович? – обратился капитан к астроному, колдовавшему с инструментами.

– Качка, Фаддей Фаддеевич, мешает, хотя здесь, во льдах, она и потише, – пожаловался тот. – Поэтому будем считать около двадцати миль. Вот за это я отвечаю.

– Неужели, Андрюша?.. – все никак не мог поверить в удачу Фаддей Фаддеевич.

– Похоже, Фаддей, – в тон ему ответил Андрей Петрович. – Вот если бы у нас была собачья упряжка с опытным каюром[16], как я предполагал сделать, то через несколько часов мы точно бы знали ответ на мучающий всех нас вопрос.

Фаддей Фаддеевич оторопело смотрел на него.

– Почему же тогда не предлагал?