Холодная комната

Вихрастая башка Таньки слабо кивнула, будто приняв исчерпывающий ответ. Потом было возобновлено наблюдение за попытками Ленки освободиться и обвинить всех собравшихся в нарушении норм морали.

– Триста рублей ты так из неё не выбьешь, – хмыкнула Танька, – сто, может быть, отдаст, а триста – и не мечтай! Надо ей паяльник в задницу вставить.

– Бандиты уж ей вставляли паяльник в жопу, чтобы она по-хорошему отдала им три косаря, – возразила Сонька.

– И что?

– Ничего. Один православный батюшка как-то раз ей сказал, что черти в аду её будут трахать в жопу огненными … Куями! Чуть не забыла – я вчера слышала, что в Японии существует такое женское имя: Куями. Она так живо это представила, что паяльник ей показался сосулькой.

– С ума сойти, – усмехнулась Танька, – оказывается, есть польза и от попов! Кто бы мог подумать!

– Да вы ещё и кощунницы! – бесновалась Ленка, – немедленно отвяжите меня! Я вам набью морды! Какое вы имеете право так измываться над человеком?

– Над лошадью, – уточнила Сонька, – ты у нас лошадь.

– Точно, – опять слегка наклонилась голова Таньки, – послушайте, как лошадка сейчас заржёт!

Поняв её замысел, Ленка снова подняла визг. Но он оказался слабеньким по сравнению с тем, который исторгся из её рта, когда Танька начала щекотать длинными своими ногтями правую её пятку. Пощекотав точно так же левую и назвав себя идиоткой, вечно всё забывающей, Сонька за руку потащила Юльку на кухню и там сказала ей:

– Твою мать! Она ведь действительно ничего не помнит! Совсем-совсем ничего! Я просто не представляю, что можно сделать!

– Да что ты сделаешь? Телефон с деньгами надо припрятать, и, если что, отдать. Авось, не убьют!

– Боюсь, что убьют.

Возвратились в комнату.

– Хватит, – остановила Сонька садистские дела Таньки, – я ей прощаю триста рублей.

Танька отошла. Ленку отвязали, и она ринулась в туалет, расстёгивая штаны на бегу. У Юльки бинт на ноге промок, да не в первый раз за два дня. Достав из чехла гитару, она присела и заиграла.

– Ух, ты! – сказала Танька, – гитара.

Послушав строчку из «Yesterday», она обратилась к Соньке:

– Эта кобыла кого-то круто заклофелинила.

– Почему ты так думаешь? – удивлённо спросила Сонька.

– Во-первых – потому, что ты здесь, хотя сказала мне, что звонишь с вокзала. А во-вторых, она ко мне заходила ночью с расширенными зрачками и клофелин просила.

– Ты ей дала?

– Коленом под жопу. Но у неё есть где взять, и она взяла. Ты, кстати, не знаешь, что она сшиздила?

– Телефон.

– Какой телефон?

– Вот этот.

Сонька достала из-за горшка телефон. Танька потянулась к нему, однако её рука была остановлена рукой Соньки.

– Он золотой? – прищурилась Танька.

– Да, золотой.

– И что она говорит?

– Она ничего не помнит, кроме того, что, возможно, была в «Принцессе».

Вернулась Ленка. Послушав, как Юлька наяривает пассажи, она вскричала:

– А куда дели мои носки?

Ей дали носки. Она их надела.

– Тварь, это чей мобильник? – жёстко насела на неё Танька.

– Мой, – был ответ.

– А ты понимаешь, кобыла сраная, что тебе за него башку оторвут?

– Тебе оторвут.

– Это бесполезно, – вступила в разговор Сонька, – сделаем так. Ты беги в «Принцессу» и постарайся выяснить, с кем она там ночью была. А мы…

– Меня там не любят за мордобой с ментовскими шлюхами, – воспротивилась Танька.

– Ты слишком мнительная. Тебя нельзя не любить.

– У кого брала клофелин? – опять заорала на Ленку Танька. Ленка задумалась – но, как в скором времени оказалось, не над её вопросом.

– Чёрт, я носки надела неправильно! – проронила она, внимательно глядя на свои ноги, – левый – на правую ногу, а правый, наоборот, на левую. А переодеть их нельзя, плохая примета!

Танька свирепо плюнула и ушла. Эхо её топота вниз по лестнице прокатилось по этажам, как железный шар. От её ухода Юлькино ощущение, что сейчас войдёт медсестра с галоперидольчиком, не ослабло. Струны под заболевшими от них пальцами ныли блюз.

– Совсем их сниму, – нашла, наконец, выход из положения Ленка, и, наклонившись, сняла носки, – пойду без носков! Ведь ботинки будут.

– Куда это ты пойдёшь? – поинтересовалась Сонька.

– Куда глаза глядят. В принципе, твоё-то какое собачье дело? Дай сто рублей! Вечером верну.

– А в рыло тебе не дать ботинком с размаху?

– Можно я приму душ? – отложив гитару, спросила Юлька. Ленка важно кивнула.