Холодная комната

– Не знаю. Я пошла в туалет и как-то упала.

– Ведь я вам категорически запретил ходить без помощи медсестёр!

– Но меня тошнило! Знаете, как тошнило?

– Знаю.

Сидя на стуле, заведующий смотрел на Юлькину ногу. Сестра ждала, держа в руках перевязочную салфетку, смоченную раствором.

– Тошнит от интоксикации. А причина её – плохая работа почек. Они не выдерживают воспалительного процесса.

Юлька молчала.

– Сегодня пятница, – продолжал заведующий, вставая, – до понедельника вам поколют антибиотик, а в понедельник будем смотреть.

– На что?

– На анализы. На температуру. На ногу.

– А если всё будет плохо?

– Будем решать, что делать.

– Какие могут быть варианты?

– По сути, один-единственный: не позволить вашей ноге в могилу вас утащить.

После перевязки подали завтрак. От пшённой каши Юлька решительно отказалась, но взяла кофе и два куска хлеба с маслом. Ей было лучше, чем ночью. Гораздо лучше. Ленка, Танька и Сонька, примчавшись в первом часу, застали её за чтением Гоголя.

– Хватит умничать! – заорала Сонька, вырвав у неё книгу, – смотри-ка, что мы тебе принесли!

Они принесли гитару в плотном чехле. Гитара была испанская, красоты такой, что её хотелось вылизать языком.

– Обалдеть! «Альгамбра»! – пробормотала Юлька, коснувшись пальцами струн, – она ж дорогая!

– Пять косарей! – похвасталась Сонька.

– Где вы их, твари, взяли?

– Матвей расщедрился.

– Он приедет?

– Попозже, вечером. Слушай, нам в магазине её неплохо настроили, но потом мы в ЦУМе стали на ней играть, и – полная хрень!

– Ну да, струны тянутся, потому что новые. Вот сейчас мы её подстроим.

Юлька играла лёжа. Из палат высунулись больные. Три медсестры, вихрем пролетавшие мимо, остановились послушать.

– Ух, ты! Прикольно! – зааплодировала одна из них, когда Юлька сдулась, немножко не доиграв «Кумпарситу», – ты в музыкальной школе училась, да?

–Её обучала я, – отозвалась Сонька, сидевшая на кровати, возле ног Юльки, – у меня нет никаких проблем ни с одним из стилей.

У Таньки слов не нашлось. Зато Ленка тут же сделала заявление, что у Соньки нет никаких проблем разве что с прыщами на заднице, но их стиль ещё более загадочен, чем у кубиков на картинах её, Ленкиного, папы.

– Сонька права, – возразила Юлька, – ведь Гамлет прав и тогда, когда он неправ. Из этого следует, что он может учить тому, чего не умеет.

Медсёстры быстро ушли.

– Ты это о чём? – зевая, спросила Ленка.

– Она за мной повторяет, – сказала Сонька, – но это зря. Я уж отказалась от мысли, что Гамлет правильно поступил, когда чуть не бросился с обнажённой шпагой на свою маму. Он должен был её задушить.

– Зачем? – изумилась Ленка, – чтобы лицо у неё сделалось распухшим и синим? Но это было бы свинством по отношению к маме!

– Но это – правильно. Шпага здесь ни при чём. Оружием нужно обороняться, а не закалывать матерей.

– За что он хотел её заколоть? – поинтересовалась Танька, ясно давая понять, что её устроит любой ответ.

– Разве это важно?

– Да.

– Она вышла замуж за нехорошего человека.

– За отца Гамлета?

– За того, кто его убил.

– Она была в теме?

Сонька вместо ответа сделала жест, который, по впечатлению Юльки, мог означать абсолютно всё что угодно. Но Танька, видимо, уловила его значение, потому что лицо её отразило серьёзнейшую работу мысли.

– Да, интересная ситуация! Но не знаю. По мне, так всё это бред.

Юльке стало грустно. Она спросила:

– Вы что, без водки пришли?

– Без водки, – был ответ Соньки, – но с коньяком. Но ты его пить не будешь. Он – для врача.

– Давайте лучше врачу отдадим гитару!

Закуску в виде рыбных котлет, а также стаканы взяли в буфете, послав для этого туда Ленку. Когда она выходила с блюдом, буфетчица – добродушная белоруска предпенсионного возраста, говорила ей:

– Ты приходи ещё, моя кисонька! Приходи, моя золотушка! Бывают же хорошие девочки! Где ты учишься?

– В МГУ, – пропищала Ленка, – на историческом факультете!

– Ой, моя ягодка! Так вам что, совсем стипендию там не платят?

– Да она вся уходит на общежитие!

– Ой, бедняжечка! Крохотулечка! До чего ж на дочку мою похожа! Дай-ка я вам ещё помидорчиков положу, мои золотые рыбки!

В стаканах был поганый компот. Пришлось его выпить. Достав затем из кармана куртки бутылку с акцизной маркой и содержимым цвета слабого чая, Ленка зубами сорвала пробку.

– Лей его весь, – предложила Сонька, – махнём по сто двадцать пять.

Когда, отдышавшись, взяли по куску хлеба и по котлете, Ленка заныла:

– Свинство! Вот свинство!

Сонька сопела.

– Я тебя, …, убью! – прохрипела Танька, – три этажа бухла – и нечего сшиздить, кроме бутылки с криво приклеенным фантиком, на котором написано «Коньяк Греческий»?

– Пошла на …! – взорвалась Ленка, – у тебя – пасть кривая, а на роже написано «шваль рязанская»!

– А в табло?!

– Да на, …, в табло!!!