Холодная комната

Разнимала Юлька. У Соньки одна рука была занята помидором, другая – хлебом. Она только наблюдала, как и буфетчица, слышавшая весь спор. Взглянув на её лицо с пухлыми веснушчатыми щеками, можно было подумать, что и она хлебнула из принесённой Ленкой бутылки с надписью «Коньяк Греческий». Но поганый этот коньяк разжёг в Юльке силу. Ленке досталось от неё в челюсть, а Таньке – по лбу, после чего они успокоились и опять уселись на стулья. Юлька опять легла, едва ли не в первый раз за всю жизнь ощущая полную удовлетворённость своей работой.

– Мне-то за что? – пропищала Ленка, трогая челюсть, – я, вообще, при чём? Все отлично слышали, что она начала меня задирать! Как это животное, вообще, в больницу пустили?

– Лучше заткнись, – проворчала Танька, трогая лоб, – а то ведь ещё схлопочешь! Ты меня знаешь.

Сонька взяла второй помидор. Они были маленькие и вкусненькие. Буфетчица, покачав головой, вернулась к своим кастрюлям. Вскоре она повезла обед по палатам. Привезла Юльке.

– Можно на четверых? – попросила та, – девчонки голодные! Их в студенческом общежитии плохо кормят.

– Зато, как я вижу, неплохо поят!

Четыре порции белоруска всё же дала, пояснив при этом:

– Сегодня много народу выписалось, поэтому много порций осталось. Приятного аппетита.

– Огромное вам спасибо, – ангельским голоском отозвалась Ленка, взяв ложку, – когда профессоршей стану, возьму вас к себе работать! Кухаркой.

– Эх, миленькая моя! У меня соседка – профессорша. Так она уж пятнадцать лет одни сапоги, бедняжечка, носит! Пятнадцать лет! А ты говоришь, кухаркой!

– А сколько лет ей самой?

– Да уж пятьдесят. А толку-то что?

– Действительно, в таком возрасте нужно, кроме сапог, что-нибудь ещё надевать, – заметила Ленка под дружный хохот подруг, – иначе, конечно, толку не будет.

Борщ был неважным, зато пюре с теми же котлетами и кружочками масла сожрали быстро и молча. После обеда вчетвером пели детские песенки под гитару. Играла Танька, знавшая семь аккордов. За этим делом их и застал заведующий, который в пальто шёл к лифту.

– Уже поём? Славно! Значит, через недельку будем плясать, – пообещал он, потрогав лоб Юльки, – но всё же очень громко не пойте, поберегите силы. Температурка есть небольшая. Нога болит у вас?

– Почти нет. А вы что, уходите?

– Да. Вернусь в понедельник. И сразу – к вам. До свидания.

– До свидания!

Когда врач ушёл, Танька положила гитару и разревелась. Резко, без повода. Это было так необычно, что Ленка, Юлька и Сонька почти минуту глядели на неё с вытянутыми лицами, ничего не предпринимая. Танька рыдала, как над покойником, в три ручья.

– Что произошло? – спросила, наконец, Сонька, тряхнув её за плечо. Но ответа не было. Были всхлипы, писк, визг, скулёж и тому подобные звуки.

– Надо позвать медсестру, – предложила Юлька, – пусть она вколет ей что-нибудь.

Танька неожиданно испугалась и обрела дар речи.

– Не надо звать медсестру! Я боюсь уколов! Очень боюсь!

– Тогда говори, почему ты плачешь?

Танька задумалась. Создалось впечатление, что вопрос поставил её в тупик. Но только не Ленку.

– Да знаю я, почему она разревелась! Ей стало жалко кузнечика.

Танька вздрогнула. Потом вспыхнула.

– Что, что, что? – не поняла Юлька.

– Ей стало жалко кузнечика! Ну, того, о котором мы пели песенку только что. Лягушка, типа, пришла и съела кузнечика. Эта дура и расслюнявилась. Ведь она ни разу в жизни не плакала! Вот плотину и прорвало.

Сказанное Ленкой казалось невероятным, но лицо Таньки ясно и недвусмысленно говорило о том, что она права.

– Лягушка, типа, пришла и съела кузнечика? – повторила Юлька, – как интересно! А почему он ей в рыло, типа, не дал?

– Он, может быть, дал, и даже не один раз. Но толку-то что?

– Лягушка не убежала?

– Очень возможно, что убежала. Потом вернулась назад. У неё хватило мозгов додуматься, что кузнечик – не тот чувак, которого нельзя съесть, даже если он отбивается всеми четырьмя лапками.

– Хватит бредить! – всхлипнула Танька, – я не люблю кузнечиков, потому что они – зелёные! Этот цвет меня раздражает!

– Вот оно что! – протянула Ленка, – а как насчёт крокодилов? Из твоих слов можно сделать вывод, что ты и их не особо любишь.

Тут Танька вдруг разозлилась.

– Ублюдки, …! Я их ненавижу! Говно зелёное! Мрази! Бедная зебра подходит к речке попить, а эта тварюга, грёбаное бревно, хватает её своей сраной пастью и начинает жрать! Это как, по-твоему, правильно?

– Но он – хищник! Он может жрать только мясо. Он так устроен. Что ж ему, с голоду подыхать?

– А пускай жрёт рыбу! У рыбы нет ни мозгов, ни нервов! Ей наплевать, когда её жрут! Что, если лень жопой пошевелить, чтоб рыбу поймать, так давай на зебру бросаться? Нормально, …! Офигенно!

Сонька взяла ещё один помидорчик. Ленка и Танька вскоре пошли за водкой, поскольку выяснилось, что Танька заплакала оттого, что её стала угнетать больничная атмосфера, а шок, отразившийся на её лице, когда Ленка высказала догадку, был вызван не проницательностью подруги, а её тупостью. Оказавшись с Сонькой наедине – сновавшие и бродившие мимо люди были не в счёт, Юлька рассказала ей обо всём, что случилось ночью. Сонька встревожилась.