Холодная кровь (СИ)

Дождавшись неохотного кивка, я уселась по-турецки, вынула оружие из чехла. Красивый… Мне всегда нравилось холодное оружие, как и изящные, продуманные или просто восхитительные в животной импульсивности грубые убийства. Убийства — это почти всегда красиво. Что поделать, профессиональная деформация.

Меч вынимался из ножен без сопротивления, с еле слышным металлическим шелестом. Узкий, как рапира, обоюдоострый. Наверное, по типу рапиры и выкован, только рукоять кинжальная, кажется, он монолитный, нет соединительного шва между лезвием и гардой. Сама рукоять обмотана плоской черной кожаной лентой от гарды до набалдашника. Никаких украшений — только гладкий полированный металл. А нет, тонкая гравировка изящным шрифтом на другой стороне лезвия.

Remember who you are. You are the one.

You are the unbreakable.

Вздрогнув, я отдернула руку и сунула порезанный палец в рот. Острый…

Еще раз вздрогнув, я покорно отдала оружие хозяину, севшему у меня за спиной. Аккуратно вернув меч в ножны, он отложил его и обнял меня, прижавшись ко мне, ткнувшись носом в сгиб шеи. Достал из сумки кобуру, с треском липучки раскрыл ее, продемонстрировал пистолет, из которого добивал раненых, пахнущий порохом и смазкой, отщелкнул магазин, чтобы я увидела, что пули в патронах тоже тускло поблескивают серебристыми боками — титановые. Вернул все на место и крепко прижал меня к себе.

— Моя сестра была самым добрым и жизнерадостным созданием на земле, — вдруг зашептал он, вжимаясь лбом в мое плечо, — никто никогда не видел ее грустной, она кормила всех птиц и кошек, которых видела, даже белку приручила, вылечив ее сломанную лапку. В шестидесятых годах, когда ей было всего девятнадцать, она познакомила нас со своим женихом. Я бы убил его на месте за то, что он касался моей драгоценной девочки, которую мы всей семьей тщательно ограждали от всего плохого, что могло только быть в мире, но он смотрел на нее такими же влюбленными глазами, какими смотрела на него она. Мы с отцом уступили — несмотря на умение только читать, этот профессоришка был молод, родовит, состоятелен, кровь его была чиста. Иногда я думал, что мы ей и за какого-нибудь китайца или негра разрешили бы выйти, лишь бы они любили друг друга. Она переехала к нему в поместье, но часто приезжала к нам или мы не выдерживали и ехали к ней — тяжело было расставаться с нашим солнышком. Фридрих тоже тщательно скрывал от нее весь негатив, да она и не стремилась его узнать — основала приют для домашних животных, занималась обустройством детской. Через пару лет они сообщили нам, что Алисия беременна — такие счастливые, все еще до безумия влюбленные. Меня грызла ревность, хотелось надавать ему по очкам, но я понимал, что ее открытое сердце не могло оставаться всегда только нашим, любящим только семью. Я был у них в гостях проездом на пару дней, они позвали меня с собой в кинотеатр, но мне нужно было доделать дела и рано утром выехать в Берлин, поэтому я отказался, Алисия еще и смеялась, что надо попрощаться сейчас, а то утром опять не получится. Не попрощался. Когда за мной пришел посыльный от жандарма, я думал, что хорошо одетую парочку ограбили, разнервничался, — его голос сорвался, он замолчал, а я знала, что сейчас все будет очень, очень плохо, — Фридрих, истекающий кровью, без рук и ног сидел у стены и целовал ноги Алисии, умоляя простить его. Ее распяли на стене, прибив рядом моего неродившегося племянника.

— Боже… — выдохнула я, закрывая ладонями лицо.

Бедная девушка, она же была так молода… За что с ней так?