Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Дальше — неделя тревожных сборов к выезду из Граса — думали, что, может быть, на несколько месяцев — я убрал все наше жалкое имущество. Боялся ехать — кинуться в море беженцев, куда-то в Вандею, в Пиренеи, куда бежит вся Франция, вшестером, с 30 местами багажа… Уехали больше всего из-за Марги — ей в жандармерии приказали уехать из Alpes Maritimes[38] «в 24 часа!». Помогли и алерты, и мысль, что, возможно, попадешь под итальянцев. (Первый алерт был у нас в воскресенье 2-го июня, в 9-м часу утра.)

3 июня Марга мне крикнула из своего окна, прослушав радио: «Страшный налет на Париж, сброшено больше 1000 бомб». 5-го июня прочитал в «Eclair»[39], что убитых в Париже оказалось 254 человека, раненых 652. Утром узнал и по радио, что началось огромное сражение… 6-го был в Ницце у Неклюдовых для знакомства с Еленой Александровной Розен-Мейер, родной внучкой Пушкина — крепкая, невысокая женщина, на вид не больше 45, лицо, его костяк, овал — что-то напоминающее пушкинскую посмертную маску. По дороге в Ниццу — барьеры, баррикады…

Выехали мы (я, Вера, Марга, Галя, Ляля и Оля) 16-го июня, в 10 ч. утра, на наемном, из Нима, автомобиле (2000 франков до Нима)… 17-го выехали опять в такси в Тулузу и дальше, в Монтобан, надеясь там ночевать, а потом опять на Lafrancaise[40], возле которого ферма Жирова[41]. Остановки по дороге военными стражами, проверки документов. Море виноградников, вдали горы. Около часу в каком-то городишке остановка…, подошел крестьянин лет 50 и со слезами сказал: «Вы можете ехать назад — армистис!»[42] Но назад ехать было нельзя, не имея проходного свидетельства. Завтрак под с. Этьен (?). Опять виноградники, виноградная степь. За Нарбоном — Иудея, камни, опять виноградники, ряды кипарисов, насаженные от ветра… Мерзкая Тулуза, огромная, вульгарная, множество польских офицеров… (По всему пути — сотни мчащихся в автомобилях бежепцев). В Монтобане — ни единого места. В сумерки — Lafrançaise — тоже…»

* * *

Бунин вернулся в Грас 9 июля 1940 года. Он его теперь не покинет до светлых весенних дней конца апреля 1945-го. Ему предстояло прожить здесь (на вилле «Жаннет», куда он переехал еще 27 сентября 1939 года — хозяйка спешно бежала на родину, в Англию и сдала ее весьма недорого) самые жуткие годы в его жизни. Были голод и — что особенно тяжело переносил Иван Алексеевич, — «арктический холод». Все это так. Но эти беды, как звук в мембране, усиливались до страшных размеров тревогой за самое, как уяснил себе Бунин, дорогое, что может быть у русского человека — за судьбу отечества.

Время трагических событий близилось.

ГЛАВА III

Крупный советский писатель[43] говорил: «Чувство меры, спокойная умеренность, профессиональная честь, здравомыслие — предпосылки всех истин, всех оценок, и в первую очередь самоуважения. Но вот они, сверхизлишества, кричащие на многих страницах одной крупной литературоведческой работы: «несносность характера Бунина…», «поразительная его злобность», «эта назойливая кичливость»…В дневнике за 1915 год Бунин записал: «плакал, пиша(? — Д.Т.) конец». Речь идет о рассказе «Господин из Сан-Франциско». И тут литературовед спрашивает с грозной злорадностыо: «Над чем плакал писатель — над неожиданной гибелью своего безымянного американского миллионера?»…Что ж, поистине — в лавровом венке всегда есть терновые иглы, жалящие даже мертвого».

Сколько ошибочного и откровенно лживого наплетено вокруг имени чистейшего русского писателя! В чем его только не обвиняли — от «антипатриотизма» до «холодной жестокости» и «эротизма».

Конечно, можно утешиться афоризмом: «Истина так ценна, что ее обязательно должен сопровождать огромный кортеж лжи». Но лучше противопоставить этому «кортежу» факты. И что может быть доказательней документов — дневниковых записей Бунина, его писем, свидетельства тех, кто его знал лично?

Бунин недоумевал, с какой легкостью немцам удалось подмять под себя Францию. «Скучно — и все дивишься: в каком небывало позорном положении и в каком голоде Франция!» — записал он в дневник.

Вот от этого позора и от прочих напастей некоторые друзья Бунина решили перебраться за океан — в США. Седьмого августа сорокового года Иван Алексеевич отправился в Ниццу — на свидание с Цетлиными. Они уже поджидали писателя в кафе «Казино».

— Что вы сидите? — начала его сразу убеждать Мария Самойловна. — Во Франции оставаться нельзя. Гитлер шутить не любит. В концлагерь хотите? А если не это, так легко погибнуть от бомбежек или голода.

Посмотрите, вы стали настоящим скелетом! Смотреть страшно. А в Америке вам будут рады — лауреат Нобелевской премии! Там это умеют ценить.

Бунин молчал.

Тогда Цетлин начала перечислять тех, кто едет в США — Яша Цвибак, Марк Алданов…