Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Бунин так грозно посмотрел на вопрошавшего, что тот невольно попятился:

— Извините!

Вся эта военная экспедиция мирно ретировалась. Академик прохаживался по квартире с видом Наполеона после победы под Аустерлицем.

— Это надо отпраздновать, — сказал триумфатор, хотя особого повода к празднику вроде не было. — Вера, достань заветную, со звездочками!

На кухне, при стечении всех благодарных жильцов, коньяк и был распит. Закусывали тремя вареными картофелинами, которые принес Буковецкий.

Конечно, никто из домочадцев не мог догадаться о причине счастливого настроения писателя. Кроме Веры Николаевны, которая радовалась не меньше мужа. И дело было не только в том, что не обнаружили кое-что из их семейных драгоценностей (они были хорошо спрятаны где-то на печке). Бунины очень боялись за несколько сундуков, оставленных оккупационными офицерами в ванной комнате. Что в сундуках? Они этого не знали и по сей причине особенно боялись. Они уверили себя, что там оружие и мундиры, а может быть, патроны! Как бы тогда оправдались перед красноармейцами? А выкинуть чужое добро или просто посмотреть? Нет, только не это! Порядочные люди так, разумеется, не поступают.

Вот и смаковал Иван Алексеевич дорогой напиток, и нисходило умиротворение на его истерзанную душу.

* * *

Ранним утром 14 июля Бунин отправился к морю. Хотелось побыть одному, отвлечься от тяжелых мыслей и гнетущей неопределенности жизни. Он глядел безотрывно на светло-голубую даль, легкие и ужасно высокие облака, ему на душу сходило какое-то новое и счастливое чувство. Всякому горю есть предел, и наступает час, когда тяжесть сменится успокоением и надеждой.

Вернувшись домой, он стал перебирать стихи, сохранившиеся от недавней черной минуты, когда он уничтожил многое из написанного в последний год-два. Лист бумаги завалился за ящик стола и по этой причине уцелел. По странной случайности, стихи были очень близки его сегодняшнему настроению:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.

14. VII.18

* * *

«…Жизнь берет свое, — записала в дневник Вера Николаевна 23 июля 1919 года. — После Петровок очень много свадеб среди простого народа. Не довольствуясь гражданским браком, идут венчаться в церковь. Попадаем и мы на свадьбу. Жениху, сыну умершего друга Яна, 19 лет, невесте — 20. Когда их уговаривали подождать, они возражали: «Мы столько уже пережили, сколько раньше в 30 лет не переживали. Что еще дальше будет? Нужно пользоваться теперь всякой минутой, к тому же у нас хотят реквизировать комнату, вот мы ее и займем!»

Вера Николаевна надела лучшее свое платье, нарядился прилично случаю и Иван Алексеевич. Народу набралось изрядно. Бунина молодые вначале стеснялись, но он был так мил и прост, что вскоре вполне освоились, и если он чем выделялся среди других гостей, так своей веселостью и остроумием. Он сыпал шутками-прибаутками, и старички со старушками, без которых на Руси ни одна свадьба не обходится, уже ласково называли его «Лексеич».

Выяснилось, что Бунин — самый большой знаток свадебных обрядов. Он живо рассказывал, как гуляют молодые в Центральной России, какие песни поются.

— Лексеич, ты б сполнил сам чего свадебное, — попросила его соседка. Молодые тоже стали просить.

— А что, могу! — Иван Алексеевич поднялся из-за стола, обернулся к молодым, и чистым, сильным голосом взял высокую ноту:

Что не ластушка, ни косатинькая,

По полю летает,

Сизокрыленькая к земле припадает…

Она гнездышка своего,

Милая, не знает.

Застольная разноголосица моментально стихла. Иван Алексеевич, вдруг переменив напев, перешел на веселое, игривое:

Уберите-ка светец,

Пусть гуляет молодец!

Пару веничков связать,

Уголечки подпахать.

Он выкинул затейливое коленце и обратился к девчатам:

— А теперь вы, красавицы, подхватывайте! Ну, дружнее!

Подпашите угольки,

Не марайте башмачки, —

вступили девчата.

Иван Алексеевич подошел к голубоглазой красавице с толстой русой косой — сестренке невесты, низко поклонился, приглашая ее выйти в круг. Она пошла, застенчиво опустив голову и стесняясь всеобщего внимания. Взяв ее за руку, Иван Алексеевич продолжил, а молодые и старые подхватили старинную свадебную песню:

Башмачки козловые,

Чулочки костровые…