Холодная песня прилива

Прошли часы, много часов… мы любили друг друга, принимали душ, потребляли напитки из мини-бара и снова любили друг друга. Я так устала, что как будто отделилась от собственного тела… Светало, я распростерлась возле Дилана, наши пальцы переплелись. Он затих, и я решила, что он уснул.

С моего лица не сходила улыбка. Жизнь как будто рывком вернулась в нужную колею. Как будто все шло наперекосяк и вдруг чудом исправилось. Я поселюсь на борту, и в будние дни, когда клуб затихает, Дилан будет ко мне приезжать. Поможет мне с ремонтом, а если не захочет возиться, мы просто будем сидеть на палубе и тихонько пить, пока солнце не зайдет, а потом спускаться в каюту и заниматься любовью — час за часом. Глядишь, через несколько месяцев он бросит работу в Лондоне и переберется ко мне…

— Зря мы это.

От внезапной реплики — после стольких безмолвных часов — я чуть не подпрыгнула.

— Не говори так, — шепнула я в ответ.

Он осторожно поцеловал меня в шею чуть пониже затылка, провел рукой изнутри паха к бедру, оттуда к талии и дальше по спине к плечу, затем его рука перебралась к лицу, и я повернула голову, чтобы поглядеть на Дилана, и он меня поцеловал.

— Ты будешь приезжать ко мне! — с надеждой сказала я, но прежде, чем я закончила фразу, он уже покачал головой:

— Потому-то и говорю: зря мы это.

— Но почему, Дилан? — Голос мой охрип.

— Из-за свертка.

— Так отдай его кому-нибудь еще!

Он оттолкнул меня и сел на краю кровати.

— Я пытаюсь тебя уберечь, — сказал он.

— От чего уберечь? — спросила я.

Он не ответил.

— Ты вовлекаешь меня в какое-то сомнительное дело, хочешь, чтобы я прятала твое добро. И это называется «уберечь»?

— Это не то, что ты думаешь.

— Ты воруешь у Фица? В этом дело?

Он поднялся и начал собирать разбросанные по всему номеру вещи. Я пожалела, что не сумела прикусить свой чересчур длинный язык: мы бы еще несколько минут пробыли вместе. Вернулась боль, которую я почувствовала накануне при мысли о долгой разлуке, но теперь боль стала острее, стала гораздо хуже — из-за того, что случилось ночью. Дилан был прав. Мы только себе навредили, затеяв все это. Я чуяла его злость, как запах, как электрический разряд. И все же попыталась еще раз.

— С тобой я буду в безопасности, — сказала я.

— Нет, не будешь.

— Я не понимаю, — жалобно заговорила я, садясь в кровати.

Он уже натянул брюки.

— Вот именно, — сказал он. — Ты не понимаешь. Ничего не смыслишь. Помнишь, как ты позволила тому придурку щупать тебя, когда ты танцевала на вечеринке у Фица, и как я злился на тебя по пути домой? Ты и тогда ничего не понимала.

В его глазах стояла такая боль, словно я и сейчас продолжала его терзать, мучила самим фактом своего существования.

— Ты заставила меня смотреть, — обличал он. — Сказала, что сделаешь это при условии, что я буду там. Заставила меня стоять там и смотреть на тебя.

У меня буквально отвисла челюсть.

— Я попросила тебя прийти, потому что считала тебя другом, — сказала я. — Надеялась, что ты сможешь защитить меня.

— Я стоял там и смотрел, как он сует в тебя пальцы! — твердил он.

— Ты на меня смотрел как на мебель.

— Пришлось. Если б Фиц догадался, как я к тебе отношусь, он бы меня взял за яйца.

— Он говорил, что я тебе нравлюсь, значит все-таки догадался.

— Да, — сказал он. — И вот в каком мы положении. Фиц больше не доверяет мне, Дженевьева, потому что знает о моих чувствах. Теперь я для него угроза, особенно с тех пор, как ты уволилась. Он будет следить за мной все время. А мне требуется, чтобы он доверял мне.

— Ты ничего не говорил мне о своих чувствах. Откуда я могла знать?

— Мне нужно уладить все с Фицем, — сказал он. — А ты забудь о том, что произошло, ясно?

— Дилан!

Он завязывал шнурки, задрав ноги на кровать. Десять минут тому назад мы лежали здесь рядом, обнаженные, переплетясь так, словно уже никогда не разлучимся. И от подобного блаженства за считаные мгновения мы перешли к ссоре?

Он оделся, и я уж думала, что он попросту развернется и уйдет, не бросив на меня даже прощального взгляда. Нет, он подошел к постели, обнял меня и яростно прижал к себе. Я заплакала. Попыталась дотронуться до него, поцеловать, но он сдавил меня так, что я не могла пошевелиться.

— Будь осторожна, — сказал он. — Не доверяйся кому попало. Договорились?

Я кивнула, хлюпая, пряча лицо в его рубашку.

— Может, все обойдется. Через несколько месяцев, если получится. Если ты сможешь так долго ждать. Хорошо?

— Я буду ждать, — пообещала я.

Он отстранился, большим пальцем утер мне слезы.

— Главное, будь осторожна, — повторил он. — Спрячь где-нибудь сверток. Будь осмотрительна. Я приеду и разыщу тебя.

На том он меня и оставил. Взял куртку и закрыл за собой дверь.

Позднее, когда я вновь приняла душ и оделась, я заглянула в пакет и выяснила, что там лежит. Прямоугольный сверток в крепком пластиковом пакете, туго перевязанный и заклеенный черной изоляционной лентой. Маленький черный мобильник, новенький, с зарядником. И две толстые пачки денег — пятьдесят тысяч фунтов. Никогда в жизни я не видела столько наличных сразу, но взирала на них с полным равнодушием.