Холодная рука в моей руке

– Внутренняя жизнь женщин не так противоречива, как жизнь мужчин, ваше высочество. Они отличаются от мужчин большей цельностью. Именно поэтому женщины кажутся мужчинам либо загадочными и непостижимыми обманщицами, либо, напротив, скучными и занудными моралистками. Так или иначе, проблемы женщин несравнимы с теми, что неизбежно встают перед каждым мужчиной. Поэтому им нет никакой нужды в нашем озере.

– Вы были когда-нибудь женаты, Шпальт? Полагаю, нет.

– Разумеется, я был женат, ваше высочество. Как я имел честь напомнить вашему высочеству, я всего лишь простой поселянин.

– И что же случилось с вашей женой?

– Она умерла в родах. То был наш первенец.

– Мои соболезнования, Шпальт.

– Вне всякого сомнения, ее смерть уберегла нас обоих от многих печалей. Ныне я могу хотя бы утешаться светлыми воспоминаниями.

– Ребенок тоже умер?

– Нет, ваше высочество. Ребенок – девочка – остался жить. У ее отца, вашего покорного слуги, не было намерения вступать в новый брак. Пригласи я чужую женщину присматривать за ребенком – маленькой девочкой, – это могло бы дать пищу злым языкам, тогда как школьный учитель должен служить для других примером нравственности. К счастью, мне удалось отдать ребенка на воспитание в хорошую семью. Будучи школьным учителем, я был осведомлен о том, какие семьи заслуживают наибольшего доверия. Теперь моя дочь уже взрослая и служит в замке вашего высочества. Она до сих пор не знает, что я ее отец. Полагаю, если тайна будет раскрыта, это не принесет бедняжке ничего, кроме страданий, и покорнейше прошу ваше высочество хранить молчание, даже если разговор когда-либо коснется этого вопроса.

– Разумеется, Шпальт, вы можете на меня положиться. Мне жаль, что ваша судьба сложилась так печально.

– Печали – или то, что кажется нам печалями, – неизбежный удел всякого человека, ваше высочество. Печальные события, происходящие вокруг, словно говорят нам «memento mori». Как правило, смерть не заставляет себя долго ждать.

Бокал Шпальта вновь опустел; словно позабыв обо всем, он сосредоточенно разглядывал пигментные пятна у себя на ладонях.

Боденское озеро нельзя в полном смысле назвать горным. Лишь в восточной части, которая находится на территории Австро-Венгерской империи, за Брегенцем, озеро окружают горы. В других же частях очертания лишь виднеются вдали, подчас на значительном расстоянии; кое-где, например в окрестностях Бодмана, эти очертания кажутся замысловатыми и причудливыми; иногда, благодаря трансформациям в атмосфере, они вообще исчезают из виду. Так или иначе, вдоль всего озера горы, застыв в ожидании, наблюдают, что происходит вокруг; возможно, их населяют неведомые огромные существа, которые тоже ожидают чего-то, вперив взгляд в пространство. Когда луна уходит за тучи, озеро кажется столь же безбрежным, как море, столь же черным, вероломным и могущественным; лишь человек, в одиночестве плывущий по озеру в утлой лодке, способен представить, как силен исходящий от воды холод.

Именно таким человеком был Эльмо. Его окружала тьма, которую не нарушал ни единый проблеск; на поверхность воды набегала легкая рябь, и время от времени, разбиваясь о борт лодки, слегка звякали льдинки, хотя в это время года вода, казалось бы, еще не должна была покрываться льдом. Никогда прежде Эльмо не попадал в такую кромешную темноту. Никогда в детстве его не запирали в темном чулане или шкафу, никогда, достигнув зрелости, не принимал он участия в серьезных сражениях. Где-то между шаткой пристанью на берегу у замка – когда он садился в лодку, даже запретительная надпись, висевшая на ней, была еще различима в сумерках – и той частью озера, где он находился ныне, Эльмо понял, что лодка пострадала от небрежного обращения. Правда, пока он не замечал, чтобы в нее просочилась вода; в случае протечки он неизбежно услышал бы плеск у себя под ногами. Тем не менее ноги его сковал холод столь жуткий, что юноша, перестав грести, коснулся рукой днища лодки; доски были влажными, и не более того.

Значит, не было никакой причины возвращаться. Жизнь постоянно бросает нам вызов (или угрозу), и не принять этот вызов невозможно; Эльмо сознавал, что в этом мире, до краев наполненном болью, ему крупно повезло – по крайней мере, угроза явилась ему в отчетливой осязаемой форме, точно определенной школьным учителем. Что бы ни произошло с ним теперь (если что-то должно было произойти), его маленькая лодочка пока не собиралась идти ко дну.

Впрочем, лодка была не такой уж и маленькой. Эльмо заметил, что с каждой минутой ему все труднее грести; а может, прошли уже не минуты, а часы? Тьма была столь густа, что замедляла движения, подобно застывшей черной патоке. Кроме того, воздух пронизывал какой-то странный аромат. Кто может сказать, что скрывают темные воды, над которыми пролетели века и тысячелетия, в особенности воды столь непознаваемые и уединенные, как те, что ныне пересекал Эльмо?