Холодная весна. Годы изгнаний: 1907–1921

По приезде мы сначала провели месяц у моря в Бретани, a затем поселились в Медоне, предместье Парижа. Там мы прожили больше года в отдельном домике с садом. Я очень хорошо помню, как осенью 1908-го взрослые переживали дело Азефа. В наш дом приезжали незнакомые люди из Парижа и других центров партии с.-р. Собрания происходили при закрытых дверях, но и до детской доносились взволнованные голоса и шумные споры. Предательство Азефа нанесло страшный удар партии социалистов-революционеров. Многие, несмотря на все доказательства, не могли поверить в его виновность. Одна молодая эсерка, не имевшая к Азефу отношения, покончила с собой — ей казалось, что все, чем она жила, — партийная борьба, жертвенность террористов, достоинство партии — было осквернено и превратилось в зловещий фарс: глава Боевой организации был агентом Охранки.

В Медоне, совсем еще не зная французского языка, мы стали ходить в школу. Вскоре приехала няня. Путешествие ее не обошлось без приключения. Она встретила в поезде бельгийских монашек, и они, не поняв французских записок с указаниями, данных няне для руководства в пути, почему-то, из лучших чувств, направили ее в Бельгию. Няня привезла с собой деньги с дырочками (во Франции они появились значительно позже)[15]. В Медоне накануне Рождества, 24 декабря 1908 года родилась Адя, и няня ухаживала за мамой и нянчила Адю, большую, здоровую девочку с голубыми глазами.

Через год наша семья переехала в Париж, в XIV округ, и поселилась в квартире на улице Газан, возле большого парка Монсури. В нашем же доме — № 19 — жили большевики Каменевы, они часто бывали у нас. Ольга Давыдовна²⁵²⁶, сестра Троцкого, — будущий комиссар по делам искусства — была худая, высокая брюнетка, придававшая себе «декадентский» стиль. Ее сын Лютик, на два года старше Ади, играл с ней. У нас сохранилась фотография, снятая в парке Монсури: четыре няни — наша, Авксентьевых²⁷, Каменевых и Стекловых²⁸ — стоят рядом, держа перед собою своих воспитанников.

Много русских революционеров жило в том же доме, что и мы. Среди них я помню семью эсеров Ракитниковых²⁹. Мы дружили с их дочерью Ритой и сыном Андреем. В течение двух лет, что мы прожили в Париже, мы втроем — Вадя, Наташа и я — ходили во французскую школу около Denfert-Rochereau (около площади Данфер-Рошро), проходя мимо огромного Бельфорского льва, глядящего в сторону Германии в ожидании реванша, поставленного в память защиты Бельфора в 1870–1871 годах. Много лет спустя, во время оккупации Парижа, участники Сопротивления спасались от преследовавшей их немецкой машины. Город был затемнен. Не разглядев чугунного льва, преследователи врезались в гранитный пьедестал, машина была разбита, и несколько гестаповцев убиты на месте.

Русским языком мы занимались с мамой, а немецким с Хильдой. Наша семья жила скромно. В. М., как и при жизни в Выборге, продолжал сотрудничать в толстых журналах: «Русское богатство»³⁰, «Вестник Европы»³¹, а впоследствии в «Современнике»³² и «Заветах»³³. Сейчас может показаться парадоксальным то, что при царе политический эмигрант мог печатать свои статьи и получать гонорар в России.

Наша квартира по-прежнему оставалась одним из центров партии, где устраивались собрания и встречи приезжих из России и членов заграничных организаций.

Мы — дети — дружили больше всего с русскими сверстниками, жившими в нашем квартале. Мы собирались в парке Монсури, около озера, где плавали редкие заморские утки. С нашими друзьями мы бегали по аллеям и прятались среди искусственных скал, украшавших парк.

Весной 1911 года наша семья переехала в Италию. Хильда, к сожалению, не могла нас сопровождать — ее звали домой. Под влиянием мамы она решила продолжать свое образование и, окончив курсы, стала преподавательницей литературы в высших классах ревельской (таллинской) гимназии. Впоследствии, осенью 1921-го, когда мы уехали из России, мы остановились у нее в Таллине.

9

Мы поселились в рыбацкой деревушке недалеко от порта Специя, в Феццано, где жил писатель А. В. Амфитеатров³⁴. Он начал редактировать литературно-политический журнал «Современник», выходивший в Петербурге, и пригласил В. М. и Виктора Сергеевича Миролюбова³⁵ быть соредакторами этого ежемесячника.

В Феццано мама наняла большую старинную виллу с высокими расписными потолками и угрюмой массивной мебелью. Огромный запущенный сад спускался к самому морю и выходил на пляж, усыпанный крупной галькой.

С Наташей и Вадей (Аде было еще только два с половиной года, и она оставалась на попечении няни) мы долго исследовали одичавший сад. В нем росли все существующие на свете фруктовые деревья: вишни, черешни, груши, яблоки, сливы, миндаль, персики, абрикосы, фиги, апельсины, лимоны и японский хакки[16]. Все было перевито виноградом, дикими травами и кустарником. Там в первый раз я попробовала «сладкий лимон» — грейпфрут, бывший тогда большой редкостью. На маленьком привитом дереве висели с одной стороны апельсины, а с другой — лимоны.