Холодная война

“Пока нет, - ответил Лосенко. - Естественно, эта теория должна быть подтверждена как можно большим количеством независимых источников. На данный момент я прошу только, чтобы вы просмотрели стенограммы—и постарались держать свои мысли открытыми.”

- Есть, сэр.- Павлинко допил свое вино. Без сомнения, он чувствовал, что ему нужно выпить. - Давай поделимся этим... с экипажем?”

- Думаю, что нет. Давайте пока оставим это при себе.- Лосенко еще не решил, как лучше раскрыть правду о Скайнете. Он не знал, как они отреагируют на известие о том, что человечество воюет со своими машинами. До поры до времени его инстинкт подсказывал, что он должен быть осторожен с этой информацией, хотя в конечном счете это, вероятно, было проигрышным делом. Сплетни были так же необходимы, как кислород на борту подводной лодки. Скорее всего, поразительные заявления Коннора уже распространились.

“Пока это все. Вы свободны.”

Мужчины собрали свои папки и направились к двери. Лосенко слышал, как они перешептываются и бормочут что-то друг другу. Иванов усмехнулся над собственной копией стенограммы, как будто он мог оставить ее, затем неохотно сунул ее под мышку. Он двинулся быстрым шагом к выходу.

“Не так быстро, мистер Иванов.- Лосенко указал, что старпом должен остаться. - Минутку вашего времени.”

Иванов бросил на капитана настороженный взгляд. Перспектива вовлечь своего начальника в дальнейшую дискуссию, похоже, не слишком обрадовала его. “Я нужен на конне, - заявил он.

- Шеф Комаров может подождать еще несколько минут, - настаивал Лосенко. Он подождал, пока остальные офицеры ушли, оставив их одних в кают-компании. - Закрой дверь, Алексей. Нам нужно поговорить.”

Старпом подчинился неизбежному. Он запер дверь и повернулся к капитану. Однако он отказался снова сесть за стол. “О чем тут говорить, сэр? Эта нелепая радиопостановка о невменяемом компьютере?- Он застыл по стойке "смирно". “Полагаю, я уже высказал вам свое мнение на этот счет.”

“Так оно и есть, - согласился Лосенко. Он жестом пригласил Иванова сесть. “Но сейчас меня беспокоит твое отношение, Алексей. Внутри тебя есть гнев, который не показывает никаких признаков ослабления. Я это почувствовал, и команда тоже.- Он принял печальный тон, а не бранный. - Это меня беспокоит, Алексей. Это не похоже на тебя.”

Он вспомнил, как впервые встретил Иванова. Младший офицер сразу же произвел на Лосенко впечатление человека честного и здравомыслящего, не говоря уже об образцовом муже и отце с завидной семейной жизнью. Капитан решил взять Алексея под свое крыло. Он был если и не достаточно молод, чтобы быть сыном, которого у Лосенко никогда не было, то, по крайней мере, младшим братом. Действительно, после своего болезненного развода Лосенко иногда проводил отпуск с Алексеем и его семьей. Они были великодушны в этом отношении.

“Конечно, я злюсь, - возразил Иванов. Он неохотно вернулся на свое место за столом. - Ты забыл, что сделали с нашей страной, со всем миром?”

Лосенко вспомнил, какой пустошью стала Россия. Радиоактивные руины Мурманска.

“Я никогда этого не забуду. Ты имеешь полное право злиться. Но ради себя самого, так же как и ради лодки, ты не можешь позволить мыслям о мести поглотить тебя. Или чтобы затуманило твой разум.”

“Так что вы предлагаете, капитан?- Возразил Иванов. - Чтобы я проконсультировалась с психиатром? Консультант по скорби?- Его презрительный тон выражал нечто большее, чем обычное отвращение военного человека к тому, чтобы ему сморщили голову. А чувства юмора смехом ускользала от него. “Я не уверен, что они остались!”

На самом деле, Лосенко иногда сожалел об отсутствии на борту профессионального психолога-консультанта. Борис Алексин—офицер медицинской службы Горшкова-был способным врачом, но он не был готов справиться с более чем сотней людей, травмированных потерей всего, что они знали. Несколько недель назад у доктора кончились успокоительные и антидепрессанты. Попытки самоубийства и срывы становились обычным явлением. Только на прошлой неделе обезумевший моряк повесился в машинном отделении...

“Мы все должны как-то справляться со своим горем, иначе сойдем с ума, - торжественно произнес капитан. Он говорил как встревоженный друг, а не как разочарованный начальник. - Скажи, Алексей, ты плакал о жене или о дочери?”

Иванов дернулся назад, как будто ему дали пощечину. Его лицо потемнело. На секунду Лосенко показалось, что молодой человек сейчас ударит его, но Иванов сумел взять себя в руки.

“При всем моем уважении, капитан, вы заходите слишком далеко. Это вас не касается.”

"Психическое здоровье и стабильность моего старпома очень беспокоят меня", - заявил Лосенко. - Ты должен оплакивать свою семью, Алексей, Если хочешь пережить грядущие испытания.”

“Тебе легко говорить, - огрызнулся Иванов. - Флот был твоей единственной семьей.- Его лицо словно окаменело. Под щекой у него дернулся мускул-мимический тик, который с Судного дня стал более заметным. “Я буду оплакивать своих близких, когда американцы заплатят за свои грехи.”

Лосенко пропустил мимо ушей жестокую оценку Иванова.