Холодная война. Новая история

Однако был один урок, который Рейган и его советники пытались преподать Горбачеву, но который ему не пришлось усваивать: он касался сложности поддержания непопулярной, чрезмерно разросшейся и устаревшей империи. Начиная с последнего года правления Картера, США оказывали тайную, а иногда и открытую поддержку силам, сопротивляющимся советскому влиянию в Восточной Европе, Афганистане, Центральной Америке и других странах. К 1985 г. в Вашингтоне заговорили о "доктрине Рейгана": кампании по обращению сил национализма против Советского Союза, доказывая, что после "доктрины Брежнева" он превратился в последнюю великую империалистическую державу. С появлением Горбачева появилась возможность убедить самого кремлевского лидера в том, что "империя зла" проиграла, и в течение нескольких последующих лет Рейган пытался это сделать. Его методы включали тихие уговоры, постоянную помощь антисоветским движениям сопротивления и, как всегда, драматические речи: самая сенсационная из них прозвучала у Бранденбургских ворот в Западном Берлине 12 июня 1987 г., когда президент, вопреки рекомендациям Госдепартамента, потребовал: "Господин Горбачев, снесите эту стену!".

На этот раз рейгановский спектакль не удался: реакция Москвы оказалась неожиданно сдержанной. Несмотря на этот вызов самому заметному символу советской власти в Европе, планирование Договора о ядерных силах средней дальности и Вашингтонского саммита в том же году продолжалось. Причина, как теперь ясно, заключалась в том, что "доктрина Брежнева" умерла, когда шестью годами ранее Политбюро приняло решение не вторгаться в Польшу. С этого момента для сохранения контроля над Восточной Европой кремлевские лидеры полагались на угрозы применения силы, но знали, что на самом деле применить силу они не могут. Горбачев знал об этом и даже пытался в 1985 году дать понять своим союзникам по Варшавскому договору, что они предоставлены сами себе: "У меня было ощущение, что они не воспринимают это всерьез". Поэтому он начал открыто заявлять об этом.

Подавлять, принуждать, подкупать, ломать, взрывать, - писал он в своей книге "Перестройка", - можно всегда, но только на определенный срок. С точки зрения долгосрочной, большой политики никто не сможет подчинить себе других. . . . Пусть каждый сделает свой выбор, и пусть мы все будем уважать этот выбор".Вскоре последовало решение о выводе советских войск из Афганистана и сокращении поддержки марксистских режимов в других странах "третьего мира". А вот с Восточной Европой дело обстояло иначе: как в Вашингтоне, так и в европейских столицах по обе стороны "холодной войны" преобладало мнение, что СССР никогда добровольно не откажется от своей сферы влияния в этой стране. "Любой советский отказ от этой зоны, - писал в 1987 г. один западный аналитик, - не только подорвал бы идеологические претензии коммунизма... и ослабил бы авторитет Советского Союза как уверенной мировой державы, но и поставил бы под серьезную угрозу базовый внутрисоветский консенсус и подорвал бы внутреннюю безопасность самой системы".

Для Горбачева же любая попытка сохранить контроль над безвольными народами с помощью силы привела бы к деградации советской системы: к истощению ее ресурсов, дискредитации идеологии и сопротивлению непреодолимым силам демократизации, которые по моральным и практическим причинам захлестнули мир. И тогда он позаимствовал у Рейгана прием, выступив с собственной драматической речью: 7 декабря 1988 г. он объявил на Генеральной Ассамблее ООН, что Советский Союз в одностороннем порядке сократит на полмиллиона человек численность своих сухопутных войск в Варшавском договоре. "Очевидно, - утверждал он, - что сила и угроза силой не могут и не должны быть инструментом внешней политики. . . . Свобода выбора является ... универсальным принципом, и он не должен знать исключений".

Выступление "оставило огромное впечатление", - похвастался Горбачев в Политбюро по возвращении в Москву, - и "создало совершенно иной фон для восприятия нашей политики и Советского Союза в целом". В этом он был прав. Как только Рейган покинул свой пост, стало очевидно, что доктрина Рейгана упиралась в открытую дверь. Но Горбачев также дал понять народам и правительствам Восточной Европы, что дверь теперь открыта.

 

ГЛАВА 7. ТОРЖЕСТВО НАДЕЖДЫ

 

Французская революция была утопической попыткой свержения традиционного строя - безусловно, имевшего множество недостатков, - во имя абстрактных идей, сформулированных тщеславными интеллектуалами, которые не случайно, а по слабости и злобе вылились в чистки, массовые убийства и войну. Во многом она предвосхитила еще более страшную большевистскую революцию 1917 года.