Холодное пламя жизни (сборник)

– Поменяться бы… Достало тут торчать, – детина с двустволкой прохаживался под козырьком, накрывающим низкий пирс. – Илюх, смениться бы, а?

Илюха не отвечал, прикорнув и дымя у черной дыры, ведущей внутрь. Ворот тут не случилось, стенки, ничем не закрепленные, светлели торчащими каменюками, переплетенными корнями ив, разбросанных по берегу тут и там. Знавал Морхольд такие вот пещеры, в Жигулях их хватало. Тут, конечно, не известняк, но, к гадалке не ходи, пещерка-то не вся рукотворная.

– Илюх?

– Да угомонись ты, Вась. Только вышли, меняться, сам знаешь, через три часа, не раньше. Если не позже.

– Чо?!

– Не чо, а ночное бдение у дуроломов, их же охранять нужно.

– Твою мать!

– Давай, это, покемарим по очереди, что ли?

Морхольд ухмыльнулся. Ну, а чего, парни работают расслабленно, самое то. Интересно, куда ушлый Илья пойдет…

– Я – отлить и на боковую.

– А чо ты опять первый?! – возмутился Вася.

– Мне в самую жопу тут стоять, перед рассветом. Тебя берегу.

– Ну да, точно.

Морхольд потянул нож, небольшой, специально для такого скрытного дела. Ты, Илюшенька, сюда писать пойдешь?.. Не, Илюша решил сходить пи-пи в другую сторону. Да и ладно.

Прячась в тени, вжимаясь в мохнатый бок кургана, приютившего лаз к странным сектантам-монахам, Морхольд добрался до темнеющего входа. Металл на ремне дробовика, обмотанный изолентой, ни разу не звякнул, в черноту, незамеченный и неуслышанный, он канул быстро, как и собирался.

Внутри думал застать сырое тепло обжитого подземелья. И ошибся. Плошки с жиром, чадившие горящими тонкими языками, отражались в изморози стен. Настоящей изморози, без дураков. Что за?!

Тепло Морхольд любил, холод – не особо, так что выходил на сегодняшнее дело, одетый вполне основательно. Старая подружка – куртка, черная вязаная шапка-маска, рабочие перчатки с прорезиненными пальцами, перчатки-митенки со вставками, свитер под горло, даже портянки намотал теплые. Как в воду глядел, если такое можно сказать про это проклятое место. Почему проклятое?

Воздух, чуть отдающий теплом и шедший изнутри широкой подземной кишки, нес мерзость. Годами копившийся гной пролитой крови, перемешанной с мучившейся плотью, такой ощутимый, что Морхольд даже замер на несколько мгновений. Потряс головой, понимая – просто реакция организма на толщу земли сверху, рефлекс обычного человечка, живущего внутри каждого, на темноту и ожидание обязательного страха. От Ерша услышал немного, до того на берегу с людьми переговорил, вот и прет адреналин наружу, заставляет ждать плохого.

Светильники тут служили маяками – не иначе, чтобы не растеряться, куда наступать. Пол за сколько-то лет существования чертова места выгладили ногами – куда там асфальту. Шел спокойно, не спотыкаясь и не шумя. Дробовик стволом вниз на ремне через грудь, нож в руке, готовый к броску, тихо и споро, вперед да вперед, чоп-чоп.

Непонятное попалось после второго поворота, убегавшего вглубь кургана и раздваивающего ход. Оно торчало на стене, подсвечиваясь снизу самой натуральной кованой жаровней, трещавшей полешками, политыми чем-то густым и смолистым. Пахло непонятное неприятно, а выглядело еще хуже. Что это – Морхольд понял почти сразу.

Снятая кожа. Человеческая. Набитая изнутри чем-то вроде сена и со странно изуродованной и пришитой головой, по пояс выросшая из стены. На нормальное лицо рожа, удивительно живо смотрящая прямо на проход, не походила вообще. И не была мордой мэрга, рыбочуда, которые появились после Войны. Да и не было у мэргов рогов бараньих, как у висящего на стене создания-химеры. Рога поблескивали полированными выступами от пламени жаровни, черные непроглядные глаза, отлитые из стекла, мерцали красным внутри, отсвечивая. Кривой длинный рот, приоткрыв по-лягушачьи длинные губы, показывал самые кончики костяной пилы за ними. Руки с чересчур длинными пальцами, украшенными острыми вшитыми когтями, как бы предлагали сделать выбор, развернутые пригласительным жестом в обе стороны.

И темнел знак, намалеванный на груди. Явно угадывающаяся волна и торчащая из нее пятерня с обрезанным мизинцем.

– Вы тут совсем больные на голову, – поделился Морхольд, рассматривая хренову достопримечательность. – Это ж как в трэшаке каком-то, фильм категории «Б», мать его.

Из левого отнорка, докатившись эхом, достало уши нестройным и низким гулом. Из правого просто тянуло морозцем. И даже сильнее, чем раньше. Ход, верно, убегал еще ниже. Но почему так холодно?

Значит, справа делать нечего. Пленников и рабов никто на леднике держать не станет. Припасы, может, еще что-то, что можно хранить в мерзлоте. Не должно тут такой быть, и…

Звук пришел оттуда. Из непроглядного зева, на самом входе расцвеченного настоящими ледяными цветами-узорами, тянущимися из коридора наружу. Звук, низкий и басовитый, странно манящий двинуться туда, Морхольд едва уловил. Дрожь прокатилась по всему телу, пробирая морозными иголками от ушей до пяток. Звук повторился, такой же тянущий к себе.