Холодное сердце (СИ)

Рон не выдержал и поерзал на месте: осознание того, что Гермиона отныне называла ненавистного хорька по имени, было подобно ледяному душа спросонья.

— А ты не думаешь, что Малфою просто-напросто не доверяли из-за репутации его папаши, который уже когда-то предал Волан-де-Морта? — излишне эмоционально возразил Рон. — Уверен, что некоторые из Пожирателей не стали называть ему свои имена, боясь, что в один прекрасный момент он выдаст их, чтобы спасти свою шкуру.

Гермиона тактично промолчала, не испытывая ни малейшего желания вступать в очередной спор, который не принес бы ничего хорошего. Нужно было быть последним глупцом, чтобы ожидать от Рона иной реакции: скорее Черное озеро иссохнет до последней капли, чем он проникнется сочувствием к школьному врагу. Если от Гарри, лично выступившего в защиту семьи Малфой, можно было ожидать понимания, то в случае с Роном ситуация казалась патовой.

Спустя несколько часов гриффиндорцы все же решили, что пора завершать встречу, поэтому Гермиона отправилась на запланированное патрулирование. Рон, в свою очередь, вызвался проводить ее до холла.

Все то время, что они спускались по главной лестнице, прошло в непривычном молчании: никто не решался завести разговор. Раньше они без особого труда находили тему для обсуждения, но сейчас будто бы что-то изменилось. Словно несколько месяцев, проведенных поодаль друг от друга, сделали их чужими.

Гермиона списала эту странность на свое подавленное состояние после вчерашнего и на не совсем трезвую голову рядом идущего друга. Она отказывалась верить в то, что их разлука из-за ее желания закончить седьмой курс могла так сказаться на многолетней дружбе.

Дойдя до холла, они остановились, и Рон незамедлительно взял ладонь подруги в свои.

— Гермиона, прости, если я тебя чем-то обидел.

В ответ на это ее губы сами собой растянулись в теплой улыбке.

— Не говори глупостей, Рон, ты ничем меня не обидел.

Он сгреб ее в медвежьи объятия и тягостно вздохнул, словно повисшие в воздухе слова не прозвучали достаточно убедительно, чтобы отогнать тревожные мысли, закравшиеся в его голову.

— Я хотел поговорить с тобой кое о чем, — Рон отстранился и потупил взгляд в пол, напоминая провинившегося ребенка, который собирался признаться в совершенном проступке. — О нас.

На короткий момент Гермиона почувствовала, будто ее органы сжали в тиски. Она и сама хотела поднять эту тему, но не знала, как подступиться, ведь с того момента, когда они поцеловались, прошло уже полгода, а Рон никоим образом не пытался сделать первый шаг и прояснить ситуацию между ними.

— Не думай, что я забыл о том поцелуе в Тайной комнате, просто… — пробормотал он, взъерошив рыжие волосы, которые и без того выглядели так, будто Рон еще недавно находился на улице во время свирепого урагана, — сперва я не мог думать ни о чем, кроме смерти Фреда, а потом… Потом я встретил Джейн.

Гермиона неосознанно приоткрыла губы, и в этот самый момент Рон все же осмелился взглянуть на нее.

— Она работает в Министерстве в комиссии по Экспериментальным чарам, — затараторил он, будто хотел как можно скорее скинуть с плеч тяжкий груз. — Последние месяцы мы много общались, и на прошлой неделе я поцеловал ее.

Гермиона молча проглотила его признание, ожидая, что оно вот-вот вспорет горло изнутри подобно лезвию бритвы. Она была уверена, что в любую секунду почувствует во рту вкус коктейля из разорванного в клочья сердца и несбыточной мечты. Тот запоминающийся вкус, попробовать который не пожелаешь даже злейшему врагу.

Но она не почувствовала ничего, кроме пустоты. Однако не той, по вине которой человек становился ходячим мертвецом. Она была безобидной.

Произнесенные Роном слова стали чем-то вроде подвешенного к строительному крану шара, который без всяких сожалений снес ее надежду на их совместное будущее в качестве пары влюбленных. Этот ветхий образ, что долгие годы таился внутри, надеясь однажды воплотиться в реальность, просто развеялся как мираж, образовывая ту самую пустоту.

Это ощущалось так, словно Гермиона наконец выкинула старый хлам, который на протяжении многих лет лишь занимал место, однако был слишком дорог сердцу, чтобы отправиться в мусор.

Но все же, почему она не испытала щемящую боль в груди? Гермиона долгие годы любила Рона, но, увы, безответно. Неужели за это время она сумела смириться с несбыточностью той мечты, которую сама себе выстроила? Или же все ее так называемые чувства были фальшью, попыткой доказать себе и окружающим, что профессор Трелони ошиблась, сказав, что сердце девушки не способно на любовь?

— Я очень рада за тебя, Рон, — Гермионе пришлось приложить некоторые усилия, чтобы слова не прозвучали сухо и отстраненно. На деле же она все еще была потрясена собственной реакцией на отвергнутые чувства.

— Правда? — с недоверием переспросил Рон, лицо которого выражало крайнее изумление, полностью соответствующее внутреннему состоянию самой Гермионы.

Она постаралась взять себя в руки и выдавить максимально непринужденную улыбку, на которую только была способна.