Холодное время

– Разумеется. Это же секретарь Анри Мафоре, некий Виктор, бастард и сын народа. Его тоже убили? – спросил он бесстрастно.

– Нет, он пока жив. То есть он сопровождал своего патрона на заседания Конвента?

– Анри вообще не мог обойтись без своего секретаря. Виктор повинуется, Виктор запоминает. Допросите его тоже.

– Я как раз собирался это сделать, – ответил Адамберг, сознавая, что, не выходя из роли повелителя, Шато только что отдал ему приказ.

Впрочем, его это никак не смутило, скорее поразило. Адамберг встал, сделал несколько шагов и положил мобильник на стол, предварительно нажав на четверку, чтобы связаться с Дангларом – таким образом его помощник мог, не выходя из своего кабинета, следить за их разговором. В столь необычной ситуации мнение майора было ему крайне важно.

– Вы знаете, чем объясняется ваше удивительное сходство с Робеспьером? – спросил Адамберг, продолжая стоять.

– Это грим, господин комиссар.

– Нет. Вы на него похожи.

– Каприз природы, вмешательство Верховного Существа, что вам больше нравится. – Шато сел, закинув ногу на ногу.

– Именно это сходство побудило вас пуститься по следу Робеспьера и основать Общество, придумав его “концепцию”.

– Отнюдь.

– А потом этот персонаж постепенно захватил вас целиком.

– Уже вечер, господин комиссар, у вас был трудный день. Видимо, поэтому проницательность отказывает вам. Сейчас вы спросите, не страдаю ли я раздвоением личности, слившись с ним окончательно, и прочие бредни. Прерву вас, пока вы не начали нести эту ахинею. Я играю роль Робеспьера, и я только что вам это продемонстрировал, не более того. И кстати, мне отлично за это платят.

– Быстро вы.

– Вас опередить не так уж сложно.

– Он теряет преимущество, – сказал Данглар встревоженным голосом спортивного комментатора.

Все сотрудники уголовного розыска сгрудились вокруг него, тесно прижавшись друг к другу, некоторые даже полулежа на столе, чтобы лучше слышать голоса, доносящиеся из телефона.

– Вы Франсуа Шато, это я знаю, – сказал Адамберг.

– Поздравляю. Вопрос исчерпан.

– Но вы также сын Максимилиана Бартелеми Франсуа Шато, который, в свою очередь, является сыном Максимилиана Шато.

Шато-Робеспьер застыл, и Данглар с Вейренком на другом конце Парижа последовали его примеру.

– Что? – спросил Вуазне, и все посмотрели на него.

– Так звали отца и деда Робеспьера, – быстро пояснил Данглар. – В семье Шато детям давали имена Робеспьеров.

Президент Шато вдруг разъярился, совсем как Неподкупный, когда подвергался нападкам, ударил кулаком по столу, его тонкие губы гневно задрожали, и он ринулся в наступление.

– Комиссар в опасности? – спросил Керноркян.

– Помолчите, черт возьми, – шикнул Вейренк. – Там недалеко Ретанкур.

Узнав, что она находится в непосредственной близости от Адамберга, все тут же успокоились, Ноэль в том числе. И снова придвинулись поближе к телефону.

– Предатель! – кричал Шато. – Я простодушно призываю вас на помощь, а вы, гнусный лицемер, воспользовавшись моей доверчивостью, роетесь, словно крыса, в делах моей семьи!

– “Гнусный лицемер” – любимое выражение Робеспьера, – вполголоса прокомментировал Данглар.

– А если и так? – продолжал Шато. – Да, вся наша семья состояла из ярых робеспьеристов, и, поверьте мне, я этого и врагу не пожелаю!

– Почему же вы не унаследовали священные имена?

– Надо сказать спасибо моей матери! – заорал Шато. – Она сделала все, чтобы уберечь меня от этих сбрендивших фанатиков, и утонула на моих глазах, когда мне было всего двенадцать! Ну что, вы довольны, господин комиссар?

Он встал, сдернув парик, и в бешенстве бросил его на пол.

– Маски сорваны, – сказал Данглар. – Вторая пробка выскочила из бутылки.

– А что, бывают бутылки с двумя пробками? – спросил Эсталер.

– Разумеется, – сказал Данглар. – Помолчите. Слышите, течет вода. В кабинете есть умывальник, возле кофемашины. Возможно, он смывает грим.

Шато яростно скреб себе лицо, с которого стекали белые струйки. Когда он вытерся, беззастенчиво фыркая и отплевываясь, его кожа снова приобрела бледно-розовый оттенок. Вернувшись на свое место со смешанным выражением высокомерия и подавленности, он протянул изящную руку, на этот раз чтобы попросить сигарету.

– Вы достойный противник, комиссар, и вас следовало бы отправить на гильотину заблаговременно, – сказал он чуть ли не с улыбкой, которая сегодня была скорее несчастной. – В авангарде, так сказать. Вы же сейчас как раз об этом подумали, да? Что моя безумная семейка возвела меня на трон в качестве потомка Робеспьера? Что меня зомбировали с детства, облекая этой высочайшей миссией? А так оно и было. Кузнецом моего счастья был дед, вздорный старик, поскольку его самого воспитали в атмосфере культа. Моя мать противилась этому, а отец оказался слабаком. Мне продолжать?

– Будьте так добры. Мой дед, по которому катком прошлась война, тоже был кретином и деспотом.