– Жалко. Но он лишь жестче будет сражаться с тобой.
– О, да я такого человека сердцем чувствую! Сильный, преданный, от правильности так и пучится. Снаружи прямо-таки железо, а внутри… – Доу постучал себя пальцем по груди и грустно скривился, – внутри он все чувствует. Все как есть чувствует, вот здесь. Берет на душу. И плачет втихую, когда рядом никого нет.
Финри посмотрела на него как могла твердо.
– Я вижу, вы с ним близки.
Доу выставил оскал, как убийца выставляет нож.
– Сдается мне, мы с ним вообще как долбаные близнецы-братья.
Его подручный фыркнул; женщина обнажила в улыбке полный рот до невозможности белых, безупречных зубов. Детина с металлическим глазом не произнес ни звука.
– Ну вот и хорошо, что ты не надеешься на поблажки от своего папаши. Тем более что в мои намерения не входит тебя выторговывать, просить выкуп или даже отсылать ему твою голову через реку в коробочке. Хотя посмотрим, как пойдет разговор, – ты еще можешь изменить мое мнение на этот счет.
Возникла долгая пауза, Доу смотрел на Финри, а она на него. Как обвиняемая, ждущая от судьи оглашения приговора.
– А я тебя, пожалуй, отпущу, – сказал он. – Пусть знает, что мне уже обрыдло лить кровь за эту никому не нужную хренову долину. Передашь ему, что я желаю потолковать.
Он громко втянул воздух и пожевал его губами, как что-то скверное на вкус.
– Поговорить насчет… мира.
Финри моргнула.
– Поговорить?
– Точно.
– Насчет мира?
– Ага.
Голова пошла кругом. Словно хмель загулял по телу от внезапной надежды жить, увидеть мужа и отца. Однако это надо отодвинуть в сторону, смотреть глубже. Финри с глубоким вздохом расправила плечи.
– Мне кажется, замысел не самый удачный.
Отрадно было видеть на лице Черного Доу неподдельное удивление.
– Да? А что так?
– Да вот так.
Трудно выглядеть солидно, когда ты в синяках и ссадинах, рванине, грязи, да еще в окружении непримиримых врагов. Но Финри пыталась. Покладистостью здесь не возьмешь. Черный Доу желает иметь дело с кем-то сильным, вроде него самого. Это придает ему силы в собственных глазах. Так что чем уверенней она будет держаться, тем в большей она безопасности. А потому Финри приподняла подбородок и посмотрела прямиком ему в глаза.
– Тебе нужно сделать жест доброй воли. Дать моему отцу убедиться, что твои намерения серьезны. Что ты хочешь вести переговоры. Доказать свое здравомыслие.
Черный Доу фыркнул.
– Слышь, Зобатый? Добрый жест. От меня.
Его подручный пожал плечами:
– Ну а что. Покажи свое здравомыслие.
– Какое еще доказательство может быть кроме того, чтобы отослать обратно его дочь без дырки в голове? – проскрежетал Доу, оглядывая Финри сверху донизу. – Или даже наоборот, без головы в ее дырке.
Финри пропустила это мимо ушей.
– После вчерашнего боя у тебя должны оставаться пленные.
Если их всех не перебили. Что вполне возможно, если судить по глазам этого изувера.
– Конечно, пленные у нас есть, – Доу, подходя ближе, склонил голову. – Или ты меня совсем уж за зверя держишь?
Честно признаться, да.
– Я хочу, чтобы их освободили.
– Да неужто. И прямо-таки всех?
– Именно.
– Небось еще и за здорово живешь?
– Жест доб…
Он дернулся вперед, чуть ли не нос к носу; на крепкой шее вздулись воловьи жилы.
– Да кто ты такая, чтобы что-то тут себе выторговывать, ты, сучка драная…
– Я ничего себе не выторговываю, понял?! – пролаяла Финри в ответ, показывая зубы. – Это ты, драть тебя, думаешь что-то выторговать у моего отца, и он может потребовать у тебя все, что угодно! Иначе б ты и напрашиваться на переговоры не стал!
Щека у Доу задергалась, и на миг Финри пронзила уверенность, что сейчас ее изметелят в хлам. Или же подадут знак палачу с металлическим глазом, и он рассечет ее от головы до задницы. Доу замахнулся, и она поняла: вот она смерть, на волоске… Но он лишь оскалился и нежно погрозил ей пальцем.
– Однако ты шустрая.
И, повернувшись к чернокожей, добавил:
– А ты не говорила, что она такая хваткая.
– Я потрясена до самого основания, – сказала та с видом потрясенным, как та стена, что у нее за спиной.
– Ну ладно, – согласился Доу. – Так и быть, отпущу кого-нибудь из раненых. Не хватало еще, чтоб они будили меня своими стонами. Выпущу дюжин эдак пять.
– А у тебя их больше?
– Намного, только добрая воля у меня достаточно хрупка. Больше пяти дюжин может и не вынести.
Час назад Финри не знала, как спастись самой. А теперь выйти из всего этого живой да еще вызволить шесть десятков человек – с ума можно сойти. Хотя надо бы попробовать еще кое-что.
– Там со мной взяли еще одну женщину…
– Нет, на это я пойти не могу.
– Ты еще не знаешь, о чем я хочу попросить.
– Знаю и ничего не могу поделать. Стук Врасплох, тот тварина-дикарина, что вас пленил? Так ведь он невменяемый, как дикобраз во время случки. И мне он не подчиняется. Да и вообще никому. Ты не представляешь, чего мне стоило заполучить тебя. Ни на кого другого меня уже не хватит.
– Тогда я тебе помогать не возьмусь.
Доу поцокал языком.