Холодное железо

Зобатый высоко поднял руки и тронулся по дорожке. Кажется, не так давно он проделывал подобное, когда всходил по склону Героев. Прямым ходом в волчье логово, вооруженный блуждающей улыбкой и неимоверным позывом обосраться.

– Надо все делать по-правильному, – твердил он себе под нос.

Разыгрывать из себя миротворца. Тридуба им бы гордился. Большое утешение: когда в шею вопьется стрела, он гордой рукой мертвеца ее выдернет, не иначе.

– Нет, черт возьми, стар я для всего этого, – брюзгливо пыхтел он. Мертвые, пора на покой. Сидеть-посиживать с улыбочкой у воды, с трубочкой, после дня трудов праведных.

– По-правильному, – прошептал Зобатый еще раз.

Хорошо бы, если хотя б один разок правильность означала еще и безопасность. Но видно, так уж устроено в жизни.

– Хорош, дальше не надо! – крикнули с того конца на наречии северян.

Зобатый остановился. Сумрачный противоположный берег был воплощением тоскливого одиночества. Внизу журчала вода.

– Спору нет, ты прав, друг! Мне бы поговорить!

– Прошлый наш разговор вышел для всех боком.

Кто-то с факелом приближался с той стороны моста. Огнистый отсвет выхватывал щеку в оспинах, всклокоченную бороду, жесткий рот. Когда человек остановился на расстоянии вытянутой руки, Зобатый улыбнулся. Надежда протянуть эту ночь окрепла.

– Вот это да! Черствый, если я только не заплутал!

И хотя недели не прошло, как они рубились не на жизнь, а на смерть, ощущение такое, что он приветствует, скорее, старого друга, чем старого врага.

– Ты-то какого черта здесь делаешь?

– Да вот. Тут вообще много Ищейкиных ребят. Стук Врасплох со своими сволочами из-за Кринны явился без приглашения, вот мы их, как можем, от дверей и отваживаем. Ну и дружков подбирает себе твой вождь, один другого хлеще.

Зобатый глянул в сторону солдат Союза, что в свете факелов скопились на южной оконечности моста.

– То же самое я бы сказал и о тебе.

– Уж такие времена. Чем могу, Зобатый?

– Я тут привел немного пленных. Черный Доу хочет их вернуть.

Черствый всем своим видом выражал сомнение.

– С каких это пор Доу начал отдавать что-то обратно?

– Да вот, начинает помаленьку.

– Что, никогда не поздно меняться?

Черствый что-то сказал через плечо на языке Союза.

– Выходит, нет, – пробормотал Зобатый, отнюдь, впрочем, не уверенный, что перемена эта в Доу так уж глубока.

С южной стороны на мост устало вышел человек в мундире Союза – видно, что в большом чине, но молодой, пригожий. Он кивнул Зобатому, Зобатый – ему. Человек обменялся несколькими словами с Черствым, взглянул на колонну раненых, начавшую движение по мосту. И тут челюсть его отвисла.

Сзади раздались быстрые шаги; обернувшись, Зобатый заметил неразборчивое движение.

– Какого…

Он по привычке потянулся к мечу – тьфу ты, он же его отдал, – мимо него промелькнула та самая девица, и прямо к молодому человеку в объятия. Тот порывисто ее схватил, и они, прильнув друг к другу, слились в поцелуе. Зобатый стоял и недоуменно глазел, нелепо вздернув руку, где у него обычно зажата рукоять меча.

– Во как. Неожиданно, – признался он.

Черствый и сам, похоже, опешил.

– Может, там у них в Союзе все мужчины с женщинами вот так милуются, с ходу.

– Да-а. Мне туда, наверно, самому не мешало бы перебраться.

Зобатый оперся о побитый парапет моста рядом с Черствым и смотрел, как эти двое обнимаются – глаза закрыты, сами покачиваются в свете факела, как какие-нибудь танцоры под медленную, им одним слышную музыку. Он шепчет ей на ухо какие-то слова – утешения, облегчения или любви. Слов Зобатый, понятно, не разбирал, и не только из-за незнания языка. Огибая пару, мимо брели раненые, на изнуренных лицах – огонек надежды. Как-никак, возвращаются к своим. Пусть и досталось в бою, но все-таки живы. Ночь обещала быть холодной, но Зобатый, надо признать, ощущал внутри тепло. Может, не такое порывистое и неистовое, как от победы, но зато ровнее и, похоже, греет дольше.

– Хорошо-то как, – сказал он, глядя, как офицер и девушка двинулись в обнимку по мосту к южному берегу. – Осчастливить хоть нескольких, среди всего этого. Хорошо, черт возьми.

– Верно сказано.

– Прямо-таки иной раз задумываешься, и зачем люди выбирают наш род занятий.

Черствый глубоко вздохнул.

– Наверно, потому, что трусят заниматься чем-то еще.

– Может, ты и прав.

Влюбленная пара растворилась в темноте, протащились мимо последние несколько раненых. Зобатый оттолкнулся от парапета, стряхнул с ладоней сырость.

– Ну что, пора. Пойдем опять своим делом заниматься?

– Пойдем.

– Рад был свидеться, Черствый.

– Да и я.

Старый воин повернулся и последовал за остальными обратно к южной окраине городка.

– Ты уж смотри, чтоб тебя не убили, ладно? – бросил он через плечо.

– Как-нибудь постараюсь.

Трясучка дожидался на северной оконечности моста. Он протянул Зобатому его меч. Одного лишь глаза, поблескивающего над кривой улыбкой, оказалось достаточно, чтобы все теплые чувства метнулись прочь, как кролик от гончей.

– А ты повязку никогда носить не думал? – полюбопытствовал Зобатый, принимая меч и вешая его на пояс.