Горст вручил письмо Рургену, стиснув зубы от внезапной боли в плече. Болело все. Ребра ныли еще сильнее, чем вчера. Подмышка являла собой сплошную зудящую борозду там, где в нее упирался нагрудник. Откуда-то взялся порез между лопатками именно в том месте, где спина недосягаемей всего. «Хотя я, несомненно, заслуживаю худшего и, возможно, удостоюсь его прежде, чем мы разделаемся с этой никчемной долиной».
– А может, его Унгер передаст? – сказал Горст.
– Унгер! – позвал Рурген.
– Чего? – донеслось снаружи.
– Письмо!
Слуга помоложе сунулся в палатку, протягивая на ходу руку. Будучи вынужден подойти ближе, он страдальчески поморщился, и тут Горст разглядел, что правую сторону его лица закрывает большая повязка, пропитанная засохшей кровью.
– Что это у тебя? – воззрился Горст.
– Ничего.
– Ха, – хмыкнул Рурген. – Ты вот расскажи ему.
Унгер нахмурился.
– Да какая разница.
– Фельнигг припечатал, – признался за него Рурген, – коль уж вы спросили.
Горст вскочил со стула, забыв про боль.
– Полковник Фельнигг? Помощник маршала Кроя?
– Попался я ему на дороге. Да и ладно. Всего делов.
– Хлестнул его плетью, – пояснил Рурген.
– Хлестнул… тебя? – прошептал Горст.
Он стоял, вперившись в пол. Потом нацепил длинный клинок, который отдраенный, наточенный и в ножнах лежал рядом, на столе.
Унгер с поднятыми руками загородил господину дорогу.
– Прошу, не надо безрассудства.
Горст отпихнул его, откинул клапан палатки, вышел в прохладу ночи и размашисто зашагал по примятой траве.
– Умоляю, будьте благоразумны! – неслось сзади. – Не натворите глупостей!
Горст удалялся, не останавливаясь.
Палатка Фельнигга торчала на склоне невдалеке от обветшалого амбара, приспособленного маршалом Кроем под штаб. Через клапан в ночь сочился жидкий свет фонаря, выхватывая пятачок перепачканной травы, пучок взъерошенной осоки и лицо драматически скучающего часового.
– Чем могу помочь?
«Чем ты можешь помочь мне, негодяй?»