– А у меня семеро сестер, – сказал Дрофд, – я самый младший. Как все равно восемь мамок суетятся вокруг, день-деньской поучают, и у каждой язык острее предыдущей. А мужика в доме нет, и о делах мужских ни слова. Это, я тебе скажу, еще та чертовщина. Особая.
Теплое жилище с восемью женщинами и без единого меча – так ли уж оно, если вдуматься, ужасно? Когда-то и Беку дом казался чуть ли не преисподней. Теперь же ад в его понимании выглядел иначе. А Дрофда все несло:
– Зато теперь у меня другая семья. Зобатый, Чудесница, Весельчак Йон, остальные. Славные бойцы. Славные имена. Держатся вместе, никто ни к кому не суется. За последние несколько дней потеряли троих. Хороших людей, да вот…
Он запнулся, как будто не находясь, что сказать.
– Зобатый был вторым у самого Тридуба – из старых, ты, небось, знаешь. Нет такой битвы, в которой бы он не побывал. Поступает всегда по-правильному, как в старину. Прямой, как резак, сказал-отрезал. Так что тебе, пожалуй, повезло сюда к нам свалиться.
– Ага.
Хотя радости, что ему «повезло свалиться», Бек отчего-то не чувствовал. Казалось, будто он все еще валится, а рано или поздно, причем скорее первое, чем второе, неминуемо вышибет себе оземь мозги.
– А откуда у тебя такой меч?
Бек растерянно моргнул, глядя на рукоять едва ли не с удивлением от того, что она по-прежнему на месте.
– От отца.
– Ух ты. Он был воином?
– Названным. Знаменитым, я бы сказал.
А ведь как ему, помнится, нравилось этим именем козырять. Теперь же без оскомины его сложно и произнести.
– Шама Бессердечный.
– Да ты что! Тот, который дрался на поединке с Девятью Смертями? Который тогда…
Проиграл.
– Ага. Девять Смертей вышел на поединок с топором, а мой отец с этим вот мечом. Щиты они перед схваткой откинули. Девятипалый одержал верх и отобрал меч.
Бек выдвинул лезвие из ножен, опасаясь, как бы им невзначай кого не пырнуть. В нем появилось уважение к заостренному металлу, какого не было еще накануне.
– Ну и вот, а когда выиграл, Девять Смертей вспорол моему отцу живот.
Казалось сущим безумием, что он сам взял и метнулся по следам этого человека; человека, которого он отродясь и не знал, но по стопам которого, тем не менее, пошел. Уж не затем ли, чтобы ему потом и самому выпустили кишки?
– Ты хочешь сказать, что… Девять Смертей держал этот самый меч?
– Должно быть.
– А… можно мне?
Раньше Бек, наверное, послал бы такого, как Дрофд, куда подальше. Однако держаться одиночкой ни для кого еще добром не кончалось, так что не мешало бы обзавестись хоть одним-двумя знакомцами. И он подал клинок рукоятью вперед.
– Мертвые, чертовски добрый меч, – выдохнул Дрофд, разглядывая рукоять. – На ней до сих пор еще кровь.
– Ага, – сказал Бек и закашлялся.
– Ну-ну. – Это подошла Чудесница – вразвалочку, руки в боки. – Два паренька, ласкают друг у дружки оружие при свете костра? Не волнуйтесь, я понимаю, как такое может происходить. Вы думаете, никто не смотрит, а завтра в бой, и, может, уже никогда не удастся попробовать. А ведь самая, казалось бы, естественная штука на свете.
Дрофд кашлянул, поспешно отдавая меч обратно.
– Да мы так… просто разговаривали, ну ты знаешь. Имена. А тебе твое как досталось?
– Мне? – ухмыльнулась Чудесница, с прищуром поглядев на юношей.
Бек не мог толком представить, каково это, быть женщиной и лезть в бой, да еще возглавлять дюжину. К тому же если она, эта женщина, твой вождь. Признаться, Чудесница его немного пугала своим жестким взглядом и бритой наголо головой со старым шрамом на одной стороне и свежим на другой. Побаиваться женщины – раньше бы он, пожалуй, стыдился; теперь же, когда его и так пугало все подряд, странным это не казалось.
– За то, что наладила чудесного пенделя двум не в меру любопытным паренькам.
– Оно у нее от Тридуба.
Это перекатился в одеялах Весельчак Йон и оперся на локоть, глядя на огонь приоткрытым глазом. Другой рукой он скреб черную с проседью поросль бороды.
– У ее семьи был хуторок северней Уфриса. Поправь меня, если я что-то путаю.
– Будь спокоен, – сказала она, – я это непременно сделаю.
– Когда заварилась каша с Бетодом, кто-то из его воинства нагрянул в долину. И вот тогда она сбрила себе волосы…
– Сбрила я их вообще-то за пару месяцев до этого. Они мне всегда мешали, когда я шла за плугом.
– Понял, исправился. Хочешь сама продолжить?
– Зачем? Ты гладко излагаешь.
– Ну так вот, в овечьих ножницах нужды у нее больше не было. Вместо этого она взялась за меч и подговорила кое-кого в долине сделать то же самое. И устроила людям Бетода засаду.
Глаза Чудесницы поблескивали в свете костра.
– Да ты что?
– А то. Ну а затем подошел Тридуба, а вместе с ним мы с Зобатым. Идем и думаем: долина, небось, вся как есть пожжена, а селяне рассеяны. И что же мы видим? Дюжина Бетодовых молодцов развешана, еще дюжина в плену, а эта вот чертовка с улыбкой всеми помыкает. И как там Тридуба сказал?
– Что-то не припомню, – хмыкнула она.