Холодное железо

В ту же ночь один из похитителей растолкал Ро и принялся рассказывать, что она ему кого-то напоминает. Хотя он улыбался при этом, но глаза отводил. От мужчины разило перегаром, а когда он схватил девочку за руку, Пит изо всех сил ударил его. Хотя какие там у него силы? Зато проснулась Пчелка и закричала. Подбежал Кантлисс и оттащил своего человека. А Рябой бил его ногами, пока тот не перестал шевелиться, и сбросил за борт. И Грега Кантлисс орал остальным, что товар не про их честь и чтобы не смели распускать свои гребаные ручонки, иначе – готов биться об заклад! – ни один не получит оговоренной оплаты.

Ро знала, что не должна была этого говорить, но вспыхнула и не сдержалась:

– Моя сестра идет по следу! Если хочешь биться об заклад, то бейся! Она тебя найдет!

Она думала, что Кантлисс ударит ее, но он всего лишь посмотрел на нее так, словно она была самой мелкой из преследующих его всю жизнь неудач, и сказал:

– Малышка, прошлое утекло, как вода. Чем скорей ты вобьешь это в свои мозги, которые меньше булавочной головки, тем лучше. Никогда ты не увидишь сестру. Никогда больше.

И ушел на нос корабля, с недовольной рожей вытирая мокрой тряпкой капли крови со щегольской одежды.

– Он сказал правду? – спросил Пит. – Никто за нами не придет?

– Шай придет. – Ро никогда не сомневалась в том, что если сестра что-то решила, то добьется этого любой ценой. Но она никогда не призналась бы, что в глубине души надеется, что Шай не придет, поскольку очень не хотела видеть сестру, утыканную стрелами. А что она смогла бы поделать? Даже с тремя сбежавшими, двумя, которые остались продать большую часть лошадей, и тем, кого убил Рябой, у Кантлисса оставалось тринадцать человек. И Ро не знала, кто сможет с ними справиться.

Она скучала по Кроткому. Он мог улыбнуться и сказать: «Все хорошо. Не бойся». Так он говорил во время грозы, когда она не могла заснуть от страха. Вот было бы хорошо…

Братство

Какая дикая жизнь, какой свежий взгляд на жизнь.

Но какой дискомфорт.

Генри Уодсворт Лонгфелло

Совесть и гонорея

– Молишься?

– Нет, – вздохнул Суфин. – Я просто варю овсянку, стоя на коленях с закрытыми глазами. Да, я молюсь. – Он приоткрыл один глаз и уставился на Темпла. – Не желаешь ко мне присоединиться?

– Я не верю в Бога, ты разве забыл? – Темпл понял, что опять перебирает пальцами подол рубахи, и усилием воли остановил себя. – Признайся честно, он хоть пальцем когда-нибудь пошевелил, чтобы тебе помочь?

– В Бога нужно верить, а не любить его. Кроме того, я знаю, что помощи не достоин.

– Зачем ты тогда молишься?

Суфин накрыл голову накидкой для молитвы, подсматривая за Темплом из-под края.

– Я молюсь за тебя, брат. Похоже, ты в этом нуждаешься.

– Да, мне слегка… не по себе… – Теперь от волнения Темпл сосредоточился на левом рукаве и снова убрал пальцы. Во имя Господа, неужели его пальцы не успокоятся, пока не распустят до последней нитки каждую рубашку? – У тебя не было чувства, что страшный груз давит на плечи?

– Часто.

– И грозит обрушиться в любой миг?

– Постоянно.

– И ты не знаешь, как из-под него выбраться?

– Но ведь ты знаешь?

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

– Нет! – воскликнул Темпл, отшатываясь. – Нет, нет…

– Старик тебя слушается.

– Нет!

– Ты мог бы поговорить с ним, заставить отступиться…

– Я пытался, он даже слышать не хочет!

– Может, ты не слишком старался? – Темпл зажал уши ладонями, но Суфин отвел его руки. – Легкий путь приводит в никуда.

– Тогда ты сам поговори с ним!

– Я – всего лишь разведчик.

– А я – всего лишь стряпчий! И никогда не корчил из себя праведника!

– И никто из праведников так не делает.

Темпл высвободился и зашагал прочь по лесу.

– Если Бог хочет, чтобы это прекратилось, пусть сам и прекращает. Ведь он всесильный!

– Никогда не перекладывай на Бога работу, которую можешь сделать сам! – донесся голос Суфина, и Темпл сгорбился, будто бы слова ранили его подобно брошенным камням. Нет, этот человек становится похожим на Кадию. Оставалось надеяться, что и не закончит так же.

Как и следовало ожидать, больше никто в Роте не стремился покончить с насилием. Между деревьями сновали туда-сюда охочие до битвы люди – подгоняли амуницию, точили оружие, снаряжали луки. Пара северян толкалась, постепенно входя в раж и разогреваясь. Двое кантийцев молились, опустившись на колени перед благословенным камнем, который заботливо водрузили на пень, но вверх «ногами». Каждый человек, независимо от избранного пути, рассчитывает на Божью помощь.

Громадный фургон выкатили на поляну, лошадей распрягли и дали им ячменя. Коска красовался у одного из колес, обрисовывая в общих чертах свое видение атаки на Эверсток перед верхушкой Роты. Он ненавязчиво переходил со стирийского на всеобщий, а также помогал выразительными жестами рук и шляпы понять тем, кто не владел ни тем, ни другим. Суорбрек присел на валун неподалеку и держал карандаш наготове, чтобы описывать великого человека в гуще событий.