Холодные близнецы

Рефлексы побеждают, и я бегу в гостиную. Комната пуста. Крик доносится из нашей с Энгусом спальни, где стоит «адмиральская кровать». Я мчусь в спальню – в углу стоит Эмили. Она истерично всхлипывает и вопит на Лидию:

– Это она! Она! Она!

Лидия сидит на кровати и тоже плачет, но по-другому. Беспомощно и молча. Безмолвные слезы дочери доводят меня до ручки.

– Девочки, что происходит?!

Эмили воет, как зверь, и выбегает мимо меня из комнаты. Я пытаюсь поймать ее, но она не дается мне в руки. Что мне делать? Я не могу позволить ей убежать на берег или на скалы. Сейчас она может запросто упасть, да мало ли что с ней случится!

Я нагоняю Эмили на кухне и притискиваю ее в угол. Она бьется возле холодильника, дрожит, рыдает и вопит:

– Это она! Она говорила! С зеркалом! С зеркалом!

– Эмили, прошу тебя, успокойся, это только… – лепечу я.

Эмили кричит мне в лицо:

– Отвезите меня домой! К маме! Хочу домой!

– Ма-ма…

Я оборачиваюсь.

Лидия с несчастным видом показывается на пороге, на ней розовые носочки и джинсы.

– Мамочка, прости, – говорит она. – Я… я сказала, что Кирсти тоже хочет поиграть… и все.

Слова Лидии провоцируют Эмили кричать еще громче. Она с ужасом таращится на мою дочь и пятится назад, опустив голову.

– Заберите меня домой! Пожа-а-а-луйста-а, увезите меня отсюда! Уберите ее отсюда! Уберите их от меня-а-а! – нескладно кричит она.

17

Энгус не заставил себя долго ждать. Мне повезло. Он был в Орде, где хорошо ловится сигнал телефона. Спустя полчаса он выплыл на моторке из-за Салмадейра.

За это время я успокоила Эмили Дюрран. Она до сих пор дрожит, но не плачет. Я угостила ее кокосом и печеньем и не подпускала к ней Лидию.

Теперь мне придется не подпускать других детей к моей дочери.

Лидия сидит на софе в гостиной, сжавшись и опустив плечи. Она притворяется, что читает. Она выглядит чудовищно одинокой и виноватой, как будто она провалила какое-то очень важное испытание.

Хуже всего, что именно так и есть.

Не знаю, подружится ли она когда-нибудь с кем-нибудь в школе. Что же она сделала – и почему довела Эмили до истерического припадка? Болтала на близнецовом языке? Общалась с умершей Кирсти в трансе? Говорила о призрачной сестре? И теперь Эмили расскажет об этом в школе, ее услышат другие дети, и Лидия окончательно сделается чокнутой с острова Торран. Безумным ребенком с голосами в голове.

А Дюрраны меня возненавидят за многое сразу – я разрешила их дочке играть в «Сердитую бабулю» и вдобавок та заявилась домой напуганная и несчастная.

Мы обречены. Может, переезд сюда оказался трагической ошибкой?

– А где она? – спрашивает Энгус, распахивая дверь кухни и взглянув на Эмили, стоящую в самом дальнем углу. – Где Лидия?

– Она в гостиной, – шепотом отвечаю я. – Думаю, она в порядке.

– Хм, – он пристально смотрит на меня.

«Совместные игры» с треском провалились. Я потерпела фиаско. Мой план пошел наперекосяк самым жутким образом.

– Энгус, пожалуйста, отвези Эмили домой.

– Сейчас.

Он подходит к Эмили, резко хватает ее за руку и выводит наружу – где угасает свет дня. Я даю ему рюкзачок Эмили с ее игрушками. Они вдвоем уныло бредут к лодке, и я слышу рокот мотора. Я поворачиваюсь и тоскливо иду в домик смотрителя маяка.

Здесь только я и Лидия.

Я заглядываю в дверь гостиной – она все еще там, якобы читает.

– Дорогая…

Она даже не поднимает голову. Ее личико залито слезами. В доме так тихо, лишь поют торжественную песнь волны и ветер да трещит голодное пламя. Жаль, что у нас нет телевизора. Было бы у нас несколько телевизоров, одного маловато! Жаль, что мы не в Лондоне. Неужели я действительно хочу вернуться в Лондон? Странно, но это так.

Но мы не можем. Мы здесь, как в ловушке. На острове.

Мы еле сводим концы с концами. Я вообще сижу без гроша. Мы вложили все свои сбережения в Торран, и нам едва хватило денег на основные работы по приведению жилища в порядок, а ремонт только-только начат! Дом пока – наполовину каркас, и если мы его продадим, то ничего не выручим, а, напротив, понесем убытки и разоримся.

Ночь проходит в зловещей тишине, воскресенье – в безразличии и подавленности. Наша дочь слоняется по комнате. Я чувствую, что если попытаюсь с ней поговорить, то сделаю только хуже. От Энгуса тоже нет никакой помощи – утром в понедельник он почти не говорит со мной, в каждом его движении сквозит неприкрытая злоба. За завтраком он сжимает кулаки, похоже, что он вот-вот меня ударит.

Я начинаю по-настоящему бояться его ярости – в душе Энгуса спрятаны насилие и жестокость. Энгус ударил своего начальника. И отец Энгуса, когда напивался, избивал до полусмерти его мать. А разве Энгус другой? Он часто пьет и вечно сердится. Вряд ли у него поднимется рука на Лидию, но я больше не чувствую себя в безопасности, когда он рядом. Когда он слишком близко.

Он молча встает и относит грязную посуду в раковину. Потом я позволяю ему отвезти Лидию в «Кайлердейл». Я не могу смотреть в лицо мамашам и папашам возле школьных ворот, особенно в лицо матери Эмили Дюрран. Не говорит ни слова и Лидия. Все молчат.