Холодные близнецы

– Сара, я люблю тебя!

– Пошел ты!

– Сара!

– Сильнее! – кричу я.

– Ах!

Он обнимает меня, прижимая мою голову к подушке, как будто собирается сломать мне шею – щелк, и все! Я оборачиваюсь, вижу сердитый блеск в его глазах и начинаю двигать бедрами – вверх, вниз, выталкивая его из меня. Я переворачиваюсь, мне жарко, мое тело блестит от пота, я вот-вот кончу. Я хватаю его руку и кладу обратно на свою тонкую шею.

– Трахай меня, как тогда Имоджин трахал!

Он ничего не говорит. Даже не моргает, его большой палец лежит как раз на моей глотке. На трахее. Он может нажать. Запросто. Но вместо этого он твердо и яростно смотрит мне в глаза, затем поднимается, толчком опрокидывает меня на спину и опять входит в меня.

– Она кончала? – спрашиваю я. – Когда ты ее трахал – она кончала? Все, как сейчас?

Но теперь-то он со мной – его сильная рука лежит на моей белой шее, я представляю, как он трахает ее – мою лучшую подругу, и я хочу его возненавидеть, и я его ненавижу. Но все-таки наступает оргазм – мой собственный – головокружительный и безудержный.

Почти одновременно со мной кончает и он – резко подается вперед, задерживает дыхание и отдувается. Выходит из меня и падает рядом. К биению двух сердец присоединяется море за окном.

– У меня никогда не было романа с Имоджин, – говорит он.

19

– У тебя в комоде книга. С ее подписью.

Мы лежим под пуховым одеялом, голые и потные, и глазеем в потолок. Там огромное сырое пятно, которое кажется гигантским в тусклом свете лампы возле кровати.

Сумерки сменились тьмой, остров освещают лишь звезды на небе.

– Ты видела? – спрашивает он.

– Книга подписана: «Люблю. Имми. Целую, целую, целую».

Он молчит.

Я поворачиваюсь, мельком взглянув на него. Он уставился вверх, его красивый профиль напоминает каменные статуи рыцарей на гробницах в церкви. Я ложусь на спину и тоже утыкаюсь взглядом в потолок.

– Она дала тебе книгу о супружеской измене. Ты никогда такого не читал. Она написала там «люблю», и поцелуи. И теперь ты утверждаешь, что ты с ней не трахался.

– Я с ней не спал, – возражает он. – Ничего у нас с ней было.

Он делает роковую паузу, по которой мне все становится ясно, и произносит:

– Только один разок.

Холодный бриз играет полузадернутыми шторами.

Я беру себя в руки. И задаю очевидный вопрос:

– И когда, Энгус? Той ночью?

– Ночью, когда это случилось? – вскидывается он. – Господи, Сара, конечно нет!! Все, что я тебе тогда сказал, было правдой. Я заехал к ней, когда возвращался с работы. Уж поверь мне!

Я в нерешительности. Возможно, он не врет. Его слова звучат убедительно.

Но…

– Но ты признался, что у вас было.

– Это произошло позже, Сара, уже после того, как Кирсти упала, – говорит он. – Ты… ты настолько закуклилась в своем горе, ты обезумела от горя.

– А ты, похоже, нет?

– Что ты несешь! Господи, я сильно страдал, но по-своему, оттого и пил! Но к тебе и прикоснуться было нельзя, ты меня даже близко не подпускала.

Не помню я такого. Я не превратилась в недотрогу, свихнувшуюся после гибели дочери. Но пусть лжет дальше.

– И ты в поисках крепких объятий прыгнул в кровать Имоджин – моей лучшей подруги?

– Я нуждался в утешении, а ты была недостижима. Мы с Имми всегда ладили… мы были друзьями. Помнишь, она была с нами – в самый первый вечер, когда мы познакомились?

Я не хочу на него смотреть и сверлю взглядом потолок. За окном пронзительно вопит морская птица. Мне теперь понятно, почему Имоджин Эвертсен осталась рядом со мной, когда почти все остальные друзья со временем пропали. Ей стало стыдно. Но из-за ее постоянных угрызений совести наша дружба сложилась очень непросто, и она уже никогда не будет прежней.

– Но я хочу знать, – продолжаю я. – Когда это случилось, Энгус? Когда ты с ней переспал?

Долгий вздох.

– Я… я по кускам разваливался… Все произошло примерно через месяц… Мы выпили несколько бутылок, разговаривали. Она и начала… Поцеловала меня. Инициатива принадлежала ей, точно. И я ответил… Но я остановился, Сара… сразу после первой ночи. Сказал, что хватит.

– А книга?

– Она прислала ее неделей позже. Сам не пойму, зачем.

Я погружаюсь в размышления. Значит, Энгус переложил вину на Имоджин. И что? Когда он сказал «хватит»? А может, они целую ночь совокуплялись? Или все выходные напролет? Утром они целовались и хихикали или нет? Какая вообще разница? Я отчего-то менее зла, чем думала. Я слишком индифферентная и слабо реагирую. Я боялась мужа, а теперь я его презираю. Но даже сейчас, когда я хочу, чтобы он был от меня как можно дальше, я не представляю, что буду без него делать – ведь мы же застряли на острове Торран.

Фактически он до сих пор мне нужен, хоть я и терпеть его не могу.

– Сара, я нуждался в поддержке. Мне надо было выплакаться, поверь мне. А Имоджин совсем не то подумала, и ей самой очень-очень стыдно. Честно, Сара.

– Как мило с ее стороны! Затащила моего мужа в койку и мучается угрызениями совести.

– Послушай, Сара. Я не хотел с ней мутить.

– А книжку-то зачем хранишь?