Холодные близнецы

Моему отцу действительно стыдно за все. Он орал на нас, когда мы были детьми, он изменял матери, а она все равно не бросала его – и теперь его еще больше мучает совесть. Он пытался заглушить стыд алкоголем, но лишь испортил себе карьеру и стал жутко раздражительным – порочный круг сугубо мужской фрустрации.

Все, как у Энгуса.

Потом отец перестал кричать и пить. Он вышел на пенсию с тем немногим, что сохранил. Он научился готовить португальскую катаплану[23] на просторной кухне в Инстоу. А когда наши близнецы приезжали в Девон на каникулы, он сиял от радости.

– Иисус сказал ей: Аз есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, воскреснет.

Что-то глубоко внутри меня пылко отзывается на эту фразу: ведь в моем случае все именно так и есть: пусть даже вторая моя дочь и умерла – во второй раз, моя Лидия воскресла. Родилась снова. И теперь она увлеченно читает гэльскую Библию, перелистывая страницы покрытыми шрамами пальцами.

Я хватаюсь за спинку скамейки. Надо выдержать. Еще чуть-чуть.

– Пожалуйста, встаньте.

Мы встаем, чтобы спеть псалом. Я запинаюсь и путаюсь, а Молли, которая стоит возле соседнего прохода, краснеет и застенчиво улыбается мне: дескать, «милая, ты справишься». Такое выражение – на лице у каждого, кто бы на меня ни посмотрел.

– Господь милосердный, ангелы-хранители малых сих видят Твой Лик в раю вечно. Даруй нам силы поверить, что этот ребенок был взят на Небеса в безграничной милости Твоей.

Почти конец. Я смогла. Моя маленькая Кирсти, моя доченька, свободна. Ее смерть признана, ее душа отпущена и отослана, чтобы соединиться с облаками над Ред-Куллинз. И опять я не могу ничему поверить. Вероятно, Кирсти навсегда остается здесь. По-своему. В виде своего близнеца.

Мы подходим к кульминации, и священник подпускает твердости в голос:

– Боже, дарующий вечное милосердие и прощение! Смиренно молим Тебя о душе Кирсти Муркрофт, которую ныне призвал Ты от мира сего, да не предашь ее во власть врага и не забудешь ее вовеки…

У меня в левой руке – скомканный носовой платок, и я сжимаю его изо всех сил, чтобы не разрыдаться.

Потерпи, Сара, еще несколько минут. Я хорошо запомнила литургию – одна строчка осталась. Все повторяется. И кончается.

– Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога-Отца, и благословение Святаго Духа со всеми вами. Аминь.

Служба завершена, я отмучилась.

Теперь я плачу. И когда мы выходим толпой под чистый и ласковый декабрьский дождик Ская, слезы текут рекой. Дождь моросит над проливом от Шиэл-Бриджа до Ардвасара. То прекратится, то вновь припустит. Джош разговаривает с Энгусом, мой отец держит Лидию за руку. Ковыляет моя мама. Был бы здесь мой чертов братец, чтобы ей помочь, но он сейчас на Аляске, ловит сетью лосося, как мы предполагаем.

Я не скрываю слез, и они капают и капают, как бесконечный дождь со снегом над Сгурр-нан-Гиллеаном.

– Какой вид…

– Да. И так жалко…

– Миссис Муркрофт, не чурайтесь нас, навещайте в любое время.

– Надеюсь, малютке нравится в школе. А слышали – шторм идет?

Я растерянно что-то бормочу. Мокрые камешки на дорожке церковного двора хрустят под каблуками моих черных туфель. Кто эти люди с их приторной ложью и фальшивой симпатией? Однако я и правда рада, что они пришли. Своим присутствием они оттягивают неизбежный момент. Пока вокруг меня толкутся другие, ужасная развязка – а я знаю, что она будет, – откладывается, поэтому я жму руки и принимаю соболезнования, а потом, возле церковных ворот, сажусь в машину. Джош довозит нас с Лидией до «Селки», где они с Молли помогают нам организовать нечто вроде поминок. Энгус везет моих родителей. Может, ему этого и хочется – он может поспорить с моим отцом.

Я вместе с Лидией сижу на заднем сиденье. Моя рука лежит на худеньком плече дочери.

Лидия не шевелится.

Джош крутит баранку. Внезапно Лидия дергает меня за рукав и спрашивает:

– Мама, я теперь невидимка?

Я настолько привыкла к ее странностям, что почти не реагирую, лишь пожимаю плечами и говорю:

– Давай посмотрим на выдр попозже.

Автомобиль сворачивает с главной дороги и катится вниз к Орнсею, вдали виден Торран. Наш остров очарователен: косые солнечные лучи падают сквозь просвет в облаках прямо на наш дом. Нойдарт и Сендейг в отдалении кажутся зловещими.

Что за волнующее зрелище – Торран словно залит светом с небес.

Скоро пустую сцену заполонят актеры. Для финального действия.

Но куда я иду? С кем я прощаюсь?

Но можно ли устраивать поминки по человеку, умершему больше года назад? Вероятно, для всех это просто предлог, чтобы залиться пивом «Олд Претендер» и виски «Потч Гу».

Моему отцу, естественно, никакие предлоги не нужны. Мы рассаживаемся в пабе, и через двадцать минут он уже опустошает третий, если не четвертый стакан. На его лбу выступают мелкие бисеринки пота. Отец пререкается с Энгусом. Они никогда не угомонятся. Два сражающихся альфа-самца. Стук оленьих рогов в лесах Уотерниша.