Холодные дни

Кэррин уже сделала рычащий поворот на «харлее» – такой, который позволил нам видеть палубу корабля, когда он начал тонуть. Умно. Она подумала об этом раньше меня. Теперь я мог ясно видеть дюжины линий и фигур, нарисованных на палубе – вместе с горящими свечами, благовониями и небольшими, но все же останками-остатками жертвоприношений: в основном кроликов, кошек, собак и прочих некрупных животных.

Ритуалы, какую бы форму они ни принимали, всегда включают в себя использование круга, явным или неявным образом. Круг должен быть там, чтобы собрать внутри себя всю энергию, накопленную жертвоприношениями или чем-то еще. Этот круг состоял из невидимых линий, сделанный благовониями или чем-то подобным. Но когда вода перешла край круга, он немедленно начал рассеивать заключенную в нем энергию – в виде облачков порхающих искр или как электричество, танцующее по поверхности воды.

И на одну лишь секунду все в эту ночь стихло.

Затем в воде началось какое-то волнение, еще больше уродливого зеленого света появилось из глубины. Вода внезапно взметнулась, потревоженная чем-то под поверхностью, и Акулья Морда ракетой вылетел из глубины. Его сумасшедшая накидка из ошметков рванья развернулась вокруг него немыслимым облаком, которое словно вздулось из щупалец. Он повернул свое безглазое лицо ко мне – именно ко мне, не к Кэррин, не к Эрлкингу – и издал столь громкий вой ярости, что вода на пятьдесят футов во всех направлениях вибрировала и плясала в такт с ним.

И волна чистой, жестокой, ослепляющей, тошнотворной боли накрыла поверхность озера Мичиган.

Глава 43

Внезапно я исчез с заднего сидения мотоцикла Кэррин. Теперь я был подвешен в воздухе и весь наполнился сплошной болью.

Я открыл глаза и, очумевший, осмотрелся вокруг. Голая, вымерзшая земля. Холодное серое небо. Мои руки и ноги были вытянуты в виде буквы «Х». Их покрывал толстый слой льда цвета глубокого синего неба, и лед же растягивал их, превращая в подобие старого узловатого дерева. Мои мышцы и сухожилия во всем теле были на грани разрыва. Удары собственного сердца – мучением. Мое лицо горело, открытое холоду столь жуткому, что он даже мне причинял боль.

Я пытался закричать, но не мог. Вместо крика вышел какой-то булькающий стон, и я закашлял кровью, выбрасывая ее в морозный воздух.

– Ты знал, что это случится, – сказал голос, голос, который до сих пор заставлял мое тело дрожать в резонанс, нечто простое и стихийное, не заботящееся о том, сколько времени оно меня мучает. – Ты знал, что этот день наступит. Я то, что я есть. Ты то, что есть ты.

Мэб появилась в поле моего зрения слева. У меня едва хватало сил фокусироваться на ней.

– Ты видел, что произошло с моим предыдущим Рыцарем, – сказала она и начала медленными шагами приближаться ко мне. Я не хотел доставлять ей удовольствие, но ничего не мог поделать: я услышал, как издаю слабенький звук, почувствовал, как делаю мизерное усилие пошевелиться или удрать. От этого ее широкие глаза мгновенно вспыхнули.

– Я дала тебе силу для определенной цели, и эта цель достигнута. – Она медленно повернула ладонь и показала мне то, что держала в руке: маленький металлический шип, слишком крупный для швейной иглы, но слишком тонкий, чтобы быть гвоздем. Она подошла ко мне еще ближе, катая заостренную граверную иглу между двумя пальцами – и улыбнулась.

Концы ее пальцев прошлись по моей груди и ребрам, и я вздрогнул. Она вырезала слово «слабак» на моем теле десятками алфавитов и на сотнях языков, гравируя его на моей плоти, ладонях, подошвах – целые мили шрамов.

Я хотел, чтобы этому наступил конец. Хотел, чтобы она убила меня.

Она наклонилась – вплотную к моему лицу.

– Сегодня, – выдохнула она, – мы начнем гравировать твои зубы.

Холод охватил меня, вода текла в мой рот, хотя я пытался воспрепятствовать этому. Какая-то часть ее просочилась через мои потрескавшиеся губы. Еще больше воды вылилось через ноздри и текло долго, потом замерзнув и мало-помалу раздвинув мои челюсти. Мэб наклонилась ко мне, подняла гравировальную иглу – и когда этот инструмент начал царапать мои резцы, я уловил легкий запах окисления…

Запах окисления. Ржавчины.

Ржавчина означает сталь – никто из фэйри, которых мне доводилось видеть, не считая Матери-Зимы, не способен к ней даже прикоснуться.

Нет, это не происходило со мной. Это не было реально. Боль не была реальна. Дерево не было реально. Лед не был реален.

Но… я продолжал их чувствовать. Я чувствовал и что-то за ними, волю, которая не являлась моей волей, навязывавшую мне идею боли, образ беспомощности, тяжелый как свинец страх, горький яд безнадежности. Это была психическая атака, равных которой я прежде никогда не испытывал. Те, через которые я проходил прежде, в сравнении с этой были бледной тенью.

«Нет», – подумал я.

– Ннннгггг, – простонал я.