Холодные глаза

– Стоп. Слушай меня, я же сказал – все. С меня хватит, не надо мне больше трупов. Ты знаешь, через что я прошел вначале с Ахмадом, а потом с его сыном? Он же пришел ко мне, сука, совсем зеленым. Ничего не умел. Сынуля, которому все доставалось легко из-за пахана-полковника. Всё! Все в отделе знали, что этот пацан вырос на шее Ахмада! С золотой ложкой в жопе! А потом Ахмад пришел ко мне и сказал, чтобы я взял его, показал ему, как все работает, сделал из него мужика. И я сделал! – попытался крикнуть Заур, но из-за кома в горле получилось что-то не вполне внятное. Я не видел его лица, так как стемнело, но понимал, что оно выражало боль от потери кого-то дорогого. – Я пытался… Сука, почему не ушел? – Заур сел на траву напротив меня. – Я же сказал, уходи! Пахан его мог перевести в любое место… в любое. Хоть в Москву. Но он остался. И теперь этот псих его достал. Обоих достал. И ты у него в списке. Всё. Всё, Арсен. Никаких расследований. Я еду в город. В цивилизацию, на хуй. Хочешь искать – иди и ищи. Ищи сам!

Заур ушел вперед, а я безвольно смотрел, как его силуэт медленно исчезает из виду.

Через полчаса я уже был в своем номере. Ко мне заглянул полицейский, удостоверился, что я действую согласно их рекомендациям (то есть сижу в номере и не создаю проблем), чего нельзя было сказать о Зауре. Меня пощадили: он сообщил, что махачкалинский следователь, точнее целая команда, уже подъезжает к селу, но не будет сегодня меня донимать. Все тяжелые разговоры перенесли на утро, так как основные показания я дал на месте. Еще полицейский сказал, что мне ничто не угрожает. Что въезд в село закрыт и до утра он ко мне приставлен.

Я принял душ и собирался в кои-то веки уснуть вовремя, но заметил под кроватью коробку, которую мне оставил Заур. В ней лежали документы, карандаши, какие-то бумажки с зарисовками и недоделанная деревянная игрушка, точно такая же, как на полках у Карины. Удивленный этой находкой, я не смог сдержаться и позвонил Зауру.

– Да? – грубо спросил он.

– Заур, ты оставил у меня коробку…

– Блядь, забыл, – перебил он. – Хотел после всех переговоров посмотреть вместе с тобой.

– Тут документы тюремные, какие-то рисунки…

– Да. Это вещи Гасана. Из камеры. Их должны были отправить отцу, но я перехватил. Сам еще не успел ничего посмотреть.

– Тут вырезанная игрушка, конь. Я говорил вам, что видел такое в комнате Карины.

– Не начинай. Я же сказал, всё. Делай, как сказал старик. «Дуцаго балахе», – повторил он слова Муртуза.

– Он сказал не так. Он сказал «Дуцаго валахе».

– «Валахе»?

– Да.

– Ты уверен?

– Да. Я слышал четко.

– «Балахе» значит «смотри». А он тебе сказал «валахе». Это не то же самое.

– А что это значит? – спросил я.

– «Дуцаго валахе». Через В – значит, сам ищи кого-то. Человека, мужского пола, – разъяснил мне Заур тонкости аварского языка.

Я в это время продолжал рассматривать картинки. Гасан в тюрьме рисовал дома, деревья, нарисовал девушку, скорее всего Карину, и все его рисунки были какие-то такие, будто рисовал чертежник. Были видны множественные линии, которые он потом не очень умело стирал, оставляя только объект.

– Вы хотите сказать, что старик Муртуз предложил мне самому искать кого-то? Может, он имел в виду Ахмада или Салима? Они же на тот момент потерялись.

– Нет, нет… Он сказал тебе искать его. Убийцу. Потому что этот ебанутый старик знает, кто их убил, но не говорит, – произнес Заур свою обвинительную речь. Звучала она очень злобно. – Он знает, как он выглядит, и знает, как его зовут. Вот что это значит, – завершил он, а я в этот момент уже любовался следующим рисунком.

Это был нож. Тот самый охотничий нож, в реальном масштабе, со всеми узорами на рукоятке, с каждой зазубриной на тупой стороне. Гасан знал, что рисует. Он видел этот нож, наблюдал за ним достаточно долго, чтобы запомнить, чтобы запросто нарисовать его тюрьме. Кто еще мог это сделать, если не убийца? Я ощутил прилив адреналина от понимания того, что раскрыл тайну. Я знал, кто убийца.

– Но он никому ничего не сказал. Когда арестовали его, когда арестовали сына, он все равно промолчал, – продолжил размышлять вслух Заур. – Тут я вижу только одно объяснение. Он не имел права говорить, может быть потому, что дал клятву. А это у людей такой закалки пиздец какое серьезное дело. Дело чести. Так что единственное, что он мог сказать тебе, – это чтобы ты сам искал убийцу. А он не имеет права говорить. Понимаешь? Арсен? Алло! – крикнул Заур в трубку.

– Я перезвоню. Я, кажется, понял, кто убийца! – крикнул я и отключился.

Но у меня не было права на ошибку. Озвучь я свою версию полицейским, меня сочли бы сумасшедшим. Был только один человек, который мог меня выслушать и подтвердить мою догадку, ведь он сам отправил меня на поиски убийцы.

– Ищи его сам… ищи его сам… – бурчал я себе под нос, прикидывая, под каким предлогом можно покинуть гостевой дом.

Я посмотрел в глазок. Полицейский дрых, сидя на диване. Тихо открыв дверь, я вышел в коридор, но не успел сделать и шага к ступенькам, как он открыл глаза.