Холодные глаза

Когда вдалеке показались первые дома села, самые высокие, а конкретно дом Хабиба, я вспомнил о своем сне. О том, что все шел и шел, но никак не мог дойти. Я поймал себя на мысли, что мне хотелось бы, чтобы и сейчас это был просто сон. Хотелось, чтобы ни село не приближалось ко мне, ни я к нему. Но дом Хабиба становился все ближе, все выше, пока я не проехал мимо него в сторону въезда в село. Вселенский (я бы добавил, что кровавый) магнит притягивал нас друг к другу.

– И что ты мне покажешь в этот раз? – спросил я, проезжая табличку с названием.

Как будто по сигналу по всему селу раздался призыв к обеденной молитве, и я понял, что успел. В мечети должны были прочитать заупокойную молитву по Каримдину, а затем быстро похоронить его. Снега в селе почти не было, но дул порывистый ветер, и температура держалась немного ниже нуля.

Я остановился напротив мечети, почти на том же месте, что и тогда, когда меня арестовали и когда легким движением руки Хамзат (ныне женившийся и живущий вполне счастливой жизнью, если судить по соцсетям) отправил меня в снег. Я даже обрадовался тому, что события с пальцем происходили в сентябре. Не хотелось бы оказаться мордой во льду, и, кстати, насчет льда, он покрывал асфальт, который наконец, будто вестник цивилизации, добрался до села. Появились придорожные таблички, «лежачие полицейские», а некоторые второстепенные дороги унаследовали от своей прародительницы щебенку. Такими темпами еще лет через пять и до них доберется асфальт, а до самого села, может, даже проводной интернет. Очередная «Программа развития Северо-Кавказского федерального округа – 2027».

Ворота мечети открылись, и оттуда вышли четыре человека, держащих носилки с телом, покрытым белым саваном. За этими четырьмя довольно резво шли остальные. Не давая сделать и десяти шагов, они перехватывали носилки. Я запомнил этот случай и в тот же вечер загуглил причины столь рьяного желания проводить в последний путь покойника. Оказалось, все просто – обещанная большая награда. Также награда полагалась и тем, кто копал могилу и закапывал тело.

Я присоединился к толпе, обходившей мечеть и двигавшейся в сторону кладбища. Людей для такого небольшого села было много (даже без учета родственников, понаехавших со всей республики). Я решил, что тут дело не только в самом селе, но и в Каримдине, который много лет был местным участковым, а еще был прекрасным человеком… И, как оказалось, довольно умелым охотником. Вероятно, поэтому он даже в сентябре носил точно такие же охотничьи боты, что и те первые наши подозреваемые, среди которых был Али, на чью могилу вдруг упал мой взгляд. На секунду я замер, но толпа продолжала идти, огибая меня. Кто-то возмутился и на аварском указал мне на то, что я не прав. Я подвинулся ближе к могилам, освобождая дорогу. В кои-то веки я сошел за своего. Всего-то и нужно было слегка добавить растительности на лице и суровости во взгляде.

Могила незаслуженно убитого Али пряталась за двумя рядами других, но почему-то именно ее – самый простой белый могильный камень – я заметил. Может, дело в коротком, но звонком имени Али?

Или все эти годы (а с момента гибели Али прошло восемь лет) я подсознательно искал его? Человека, перед которым чувствовал вину? Как бы то ни было, именно на этом надгробии среди сотен других остановился мой взгляд. Чтобы не привлекать лишнего внимания, я плавно затерялся в толпе. Тело Каримдина уже положили в могилу, и молодежь начала усиленно его закапывать. Бесконечным потоком мужчины сменяли друг друга. Если какая-либо из четырех одновременно работающих лопат начинала подавать признаки замедления или неумелости, ее сразу же перехватывали. Каждый вносил свой вклад. Я не так часто присутствовал на похоронах, но меня всегда удивляло это стремление как можно скорее похоронить человека. Да, этому есть религиозное объяснение – что все мы принадлежим Господу и после смерти к нему возвращаемся, – но есть и еще что-то. Что-то грубое, что-то отрезающее, безапелляционное. В этот раз я видел то же самое, завороженно наблюдая за родственниками, без доли печали зарывающими человека, который мог быть отцом кого-то из них, ведь у Каримдина росло трое сыновей. Наверняка они где-то тут, в толпе, а возможно, прямо сейчас один из них бросает землю туда, где еще чуть проглядывает саван, тем самым перерезая последнюю связь Каримдина с этим миром.