Холодные воды

Внутри дворца того комнаты разные. Есть такие, что сплошь жемчугом покрыты, есть из золотых монет сложенные — с кораблей потонувших слуги Госпожи грузы сняли, ну и серебряные комнаты есть, само собой. Всякого хватает. Сад ещё имеется, там водоросли, цветы морские разные, для Холодной госпожи услада. А в тронном зале, где сама Госпожа сидит, там и вовсе разного добра без счёта. Говорят, пол мрамором вымощен, а на нём золота, серебра, жемчуга, каменьев всяких понавалено, и никто не берёт ни монеточки, ни жемчужинки. То Госпожи добро, а ежели захочет, сама одарит, чем пожелаешь.

Трон у Госпожи из костей сделан. Разны кости — и человеческие тоже есть. Сидит на нём Холодная Госпожа на подушечке из водорослей, и каждый день ей ту подушечку меняют. Лицом Госпожа белым-бела, что те кости, а глаза у неё рыбьи, ну и чешуйки по всему телу, но не как у рыб, а так, местами. На руках вот есть, говорят, на шее ещё. Чешуйки блестящие, когда Госпожа голову поворачивает или руку поднимает, то ослепить могут. Одёжи она не носит, вместо платья вокруг неё рыбки плавают, махонькие такие, и тело её от любопытных глаз прикрывают. Много рыбок, ничего за ними не видать. Волос у неё вовсе нет, прямо изо лба корона костяная растёт, высокая, с тремя зубцами, с двух боковых молнии срываются, а на том, что посредине, глаз торчит, здоровый, чёрный и ворочается. Когда тот глаз красным наливается — жди беды, а когда чёрный — то ничего, Госпожа довольна.

По праву руку от Холодной госпожи морские диаволы сидят и всякий иной причт, а по леву — гады морские. И выполняют они все её повеления, чего она только пожелает. Вот как там всё хитро да вымудрено устроено, не по-человечески. Ну так не люди тот дворец и населяют, им там хорошо, а роду людскому — смерть.

* * *

— Так вот ты какова, Десислава-Десина, человеческая девка…

Голос у Холодной госпожи оказался низким, вибрирующим. Словно ледяной вихрь тебя обхватывает и гуляет по телу, с головы до пят.

Большой живот мешал низко поклониться, поэтому Десислава неловко опустилась на колени, смотрела в пол, на котором были рассыпаны золотые и серебряные денежки. Старинные — она таких в жизни не видала. Мимо проплыла, колыхая изумрудным хвостом, небольшая рыбка, завернувшая в тёмный угол тронного зала.

— Смилуйся, госпожа, — произносить в толще воды отдельные слова оказалось невероятно сложно. Пузырьки воздуха вырывались из губ и улетали куда-то вверх. — Не губи душу…

— Даже если захотела бы, так не могу. Душу свою ты сама уже загубила, а миловать я не умею. Да и не о том ты меня просила, умирая.

Не о том. Что верно, то верно.

Значит, сбылось: Десислава мертва теперь. Утонула в пучине морской. Ужаса это не вызывало, скорее чёрную, глухую тоску. А как же ребёнок?

— Одну милость, впрочем, могу тебе оказать. Подумай хорошенько, Десислава. Могу дозволить тебе слова твои назад взять. Тогда просто умрёшь. Небесные пажити тебе заказаны, конечно, ну да дитятко твоё невинное туда попадёт. Один раз спрашиваю, дважды попустительствовать не стану. Ну так как, Десислава?

Рыбьи глаза Госпожи, казалось, пронизывали насквозь, а на чёрный глаз, ворочавшийся на самом высоком зубце короны, Десислава и взглянуть боялась. А ну он из неё все соки выпьет! Хотя какие соки, мертва ведь уже…

— Чего хочешь, Десислава, что выберешь?

Память просачивалась сквозь тоску, будто капли густого, красного вина. Или крови — тёмной, сладкой… Кровь шла из нутра Десиславы, когда пинали её там, в лодке, её кровь и дитятки, да только всем наплевать было. В волны бросили её, даже в храме тела не отпоют, обрядов не свершат — никто ведь и не узнает, что убита она лихими людьми по приказу того, с кем блудила…

Никто не узнает. Даже матери не скажут.

— Крови их отведать хочу! — слова выходили жуткими, но удивительно верными. Десислава впервые чувствовала такую жгучую злость, впервые упивалась собственной жестокостью. Может, боги живым такое ощущать заказали, дабы в грех не вводить? Ну да разницы нет, мертва ведь уже! — Хочу разодрать их на куски, кишки им выпустить, пусть-ка помучаются! Вот чего хочу, вот какой прошу милости великой!

Смех у Холодной госпожи — ровно брызги солёные в лицо летят.

— Вот она, человеческая память, месть человеческая! И ничего-то людям ради неё не жаль. Хорошо, Десислава, человеческая девка, такую милость я тебе дать могу. Будь по-твоему. Но условия тебе поставлю, целых два.

— Говори, госпожа моя — сделаю!

— Во-первых, ребёнок твой моим станет, как и было обещано. Навеки он теперь мой.

Рассмеялась Холодная госпожа, и Десислава тоже рассмеялась, кивнула согласно. Мёртвая она — что ей до мёртвого дитяти?

— И второе условие: тех, кто тебя жизни лишил и того, кто им заплатил, в твои руки отдам, что хочешь с ними, то и делай. Но боле без моего слова не смеешь никого губить. Согласна?

Кивает Десислава, благодарит. Что ей до других — ничего ей те другие не сделали. Пусть живут, детей растят, богов благодарят за милости. А ей, Десиславе, они без надобности.