Холодные звезды

Ноги подкашивались от усталости. Неизвестно, сколько мы простояли так, опустив головы, в полном молчании, потому что обсуждать тут было нечего. Холод пробирал до костей. Я дрожала, повиснув на веревках, и поглядывала на небо. Каждая звезда, померкнувшая над головой, как еще одна песчинка в древних часах, упавшая из одной половины в другую.

Вдалеке раздали монотонные глухие удары. Барабан. Разве еще не рано? Еще очень, просто непозволительно рано! Полнеба еще усыпано крохотными мерцающими точками! Полнеба! Это же почти целая жизнь!

— Они идут, — упавшим голосом заговорил Бизон.

Теперь, когда сумерки рассеялись, я могла видеть, что с ним сотворили. Глаз заплыл и налился фиолетовым, одежда превратилась в лохмотья, залитые кровью. Если Кая просто избили, очевидно, чтобы подавить сопротивление, то бритоголовому досталось не на шутку. Странно, но положенного злорадства я не почувствовала. Вообще ничего не чувствовала. Кроме страха перед грядущей судьбой.

— Заткнись, — пошевелился Кай, — ты уже достаточно наскулился.

— А я не с тобой говорю, кэп, — ответил Бизон и позвал: — Дана…

Я вздрогнула. Кажется, бритоголовый впервые назвал меня по имени? От этого стало только хуже. Если он отложил свои прошлые издевки, значит, совсем потерял надежду.

— Дана, ты слышишь меня?

— Д-да, — неохотно откликнулась я.

— Ты ведь меня ненавидишь, да? Признайся. Ты меня ненавидишь.

Грохот барабанов приближался. Я прикрыла глаза. Мне хотелось поговорить с Каем. Хотелось, чтобы это он со мной заговорил. Сказал хоть что-нибудь… хотя бы спросил что-нибудь неуместное, как Бизон.

Но он молчал.

— Ненавидишь, я знаю, — продолжил бритоголовый. — Ведь это я убил твою подругу. Я накормил ее теми ягодами. Она нам мешала. Мешала идти. Выживать. Ты бы сама сказала мне спасибо. Потом. Тебя я убивать не хотел. Просто… так вышло. Остались ты и я. Кто-то должен был…

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Не хочу умирать непрощенным. Прости меня, — его голос дрогнул. — Прости за все.

Я фыркнула. Как будто одним «прости» можно было перечеркнуть все, что он сделал! И как будто сейчас это уже имеет какое-то значение. Прощу я его или нет — наша судьба не изменится. Будущее не станет другим. Я повернула голову. Единственный уцелевший глаз Бизона смотрел на меня с мольбой. Внезапно до меня дошло: это важно для него. Он верит, что если получит прощение, то станет легче. И только от меня зависит, как распорядиться его последними минутами. Надавить на рану сильнее или облегчить боль?

Но каково будет мне самой? Переступить через себя, через память Кати, чтобы очистить совесть ее убийцы? Или остаться непреклонной до последнего, хотя эта месть выглядит мелкой и не приносящей особого удовлетворения?

Всего на миг я засомневалась в правильности решения, а потом выдохнула:

— Хорошо. Я тебя прощаю.

На склоне показались пылающие факелы. Барабан оглушительно отбивал ритм. Много дикарей… целое племя двигалось к нам. Бизон уронил голову на грудь. Его лицо сморщилось, все тело сотрясалось будто в конвульсиях. Я перевела взгляд на Кая. Он наблюдал за мной исподлобья. Видимо, если какие-то важные слова и должны быть сказаны между нами, то произнесу их только я.

— Прости меня! — повысила я голос, чтобы перекричать барабанный грохот. — За то, что не послушалась и не осталась в хижине. И за то, что постоянно говорила, что ты во всем виноват. И за капкан. И за ледяную реку. И за…

— Я бы убил тебя сейчас, если бы мог, — вдруг перебил он, и его зрачки пульсировали, затмевая собой радужку. А может, это просто играли отблески факелов.

Дар речи на миг оставил меня, а Кай продолжил:

— Чтобы ты не видела, что будет дальше. Чтобы ничего не почувствовала. Я бы дал тебе яд. Я вспомнил, что где-то видел поблизости такое растение. Ты бы даже не заметила, как уснула…

По моему лицу потекло что-то теплое, и я с опозданием сообразила, что это слезы. Барабан замолчал. Все вокруг затихло, только пламя потрескивало на утреннем ветру. Из толпы дикарей вперед выступила низкорослая косматая женщина.

Ее скуластое лицо резкостью черт напоминало скорее мужское, но тяжелые груди под меховым одеянием без рукавов не позволяли усомниться в половой принадлежности. В волосах я заметила прядки другого цвета, а, присмотревшись, поняла, что это шерсть животных, вплетенная в качестве декора. Руки дикарки были сплошь покрыты белесыми шрамами, словно кто-то долго полосовал ее ножом от пальцев и до локтей. За ее спиной осталась свита с факелами. Чуть дальше — дикари всех возрастов, от стариков до детей. Последние выглядывали из-за спин взрослых, совсем малыши с любопытством ковыряли пальчиками во рту, изучая нас.