Холодный апрель

Александр сел, проклиная свою деликатность. Надо было просто взять и уйти, как ушел тогда вечером.

— Вы, наверное, думаете: чего это я к вам пристал? Просто я люблю русских и не хочу, чтобы у вас осталось о нас, о нашей стране неправильное впечатление.

— Спасибо на добром слове.

— Да чего там! — простецки отмахнулся Каппес. — Я ведь знаю вас, советских. Вам все кажется подозрительным.

— Ученые, вот и кажется.

— Обжегся на молоке — на воду дуешь? — усмехнулся Каппес.

— Не совсем так.

— Да уж так. А давайте без предвзятостей. Хотите, чтобы мы вас поняли, попытайтесь понять нас. Мы ведь просто хотим жить по-своему, вот и все. Возможно, вы не знаете, но у нас, в ФРГ, разработана совершенно своя экономическая система — социальное рыночное хозяйство. Она, конечно, отличается от планового хозяйства вашей страны, ей противоречат и американские монополии. Это явление уникальное в истории народов, своего рода революционно-прогрессивное, позволившее преодолеть противоречие между трудом и капиталом.

— Слышал, — сказал Александр, недоумевая, зачем Каппес говорит все это. — Если не ошибаюсь, этой иллюзией тешат себя рядовые члены правящей ныне партии ХДС?

— Это не иллюзия, а факт.

— А я читал, что в ФРГ три четверти всех средств производства принадлежат узкому клану семей, составляющему меньше двух процентов населения.

— Теперь представьте себе наше положение между двумя гигантами — СССР и США, — продолжал Каппес, не обратив внимания на его слова. — Мы многого достигли, и мы не хотим потерять достигнутое…

— Давайте прекратим этот разговор, — решительно перебил его Александр. — Я не министр, чтобы решать такие вопросы.

— Я тоже не министр, но вынужден так говорить. Мы знаем друг друга по газетам, а газеты пишут только о большой политике.

— Давайте уж лучше о погоде. И пора бы идти, холодновато.

— Чудесная погода! — воскликнул Каппес, не двигаясь с места. Он даже поерзал на скамье и откинулся на спинку, давая понять, что намерен сидеть тут и дальше.

Вдали послышались крики, такие неожиданные в умиротворенной тишине леса. Крики приближались, и скоро на дорожке показался бегущий человек в черной нейлоновой куртке. За ним гнались трое парней, одетых в точно такие же черные куртки. Парни кричали непонятное, размахивали руками, и в руках у них взблескивало что-то острое, гибкое.

Беглеца догнали, сбили с ног. Александр вскочил, сам еще не зная, что делать. Каппес, спокойно сидевший на своем месте, потянул его за рукав.

— Сядьте, это не наше дело.

— Но ведь трое против одного!

— Не наше дело, — повторил он. — Это турки, со своим счеты сводят.

— Ну и что, что турки!

Все в нем дрожало внутри, он видел, как лежащего хлестали велосипедными цепями, как после каждого удара расползалась черная ткань, обнажая красную подкладку.

— Прекратите! — крикнул он, боясь сорваться с места.

Секундного замешательства хватило, чтобы парень вырвался и кинулся вниз по склону. Черно-красные пятна мелькнули раз-другой меж серых стволов и исчезли в кустах. Послышался шум под обрывом, и все стихло.

Парни не побежали в кусты, постояли, понаклонялись, подбирая что-то с земли. Потом один из них пошел к скамье, покачивая намотанной на руку велосипедной цепью. Остановился в пяти шагах, угрюмо из-под черных бровей рассматривая Александра и Каппеса.

— Пошел вон! — сказал Каппес.

Парень еще постоял, повернулся и пошагал обратно. Кивнул своим, и они, не оглядываясь, направились в ту сторону, откуда прибежали.

Несколько минут сидели молча. Александр думал о том, что избежал, может быть, весьма большой неприятности. Вмешаться в драку значило попасть в полицию, а там и в газеты. Расписали бы так, что и не поймешь, кто прав, кто виноват…

— Пойдемте-ка отсюда. — Только теперь Каппес вроде бы взволновался, встал, потянулся, вздрогнув от озноба, и пошел по чистой, выметенной с немецкой аккуратностью дорожке вверх, откуда время от времени доносился отдаленный шум пробегающих мимо автомашин. Спросил, не останавливаясь и не оборачиваясь: — Вам не страшно?

— За кого?

— За себя.

— За вас страшно. Что у вас творится?!

— Это же просто хулиганы. Они и у вас есть.

— Таких нет.

— Прохожих не избивают? Убивают даже, я читал в ваших газетах.

— У нас это мелкая шушера, презренные подонки.

— Я знаю, ваши помешались на реваншизме, который будто бы у нас поднимает голову. А ведь это миф, который вы сами и выдумали. Вы поездили по нашей стране, а скажите, видели где-нибудь фашистские знаки?

— Не видел, — признался Александр, только теперь с удивлением вспомнив, что и в самом деле на глаза ему ни разу не попадалось ничего такого. Ну да ведь меняются времена — меняется и символика.

— Сам федеральный канцлер Коль сказал недавно: «Я не вижу нигде в нашей стране признаков реваншизма».

— А карта? — нашелся Александр.

— Какая карта?

— Ваше же правительство Коля недавно приняло решение издать карту Германии в границах тридцать седьмого года.

— Это история.

— Но по ней школьников собираются учить географии.