Холодный человек

«Кто и зачем это сделал? – размышляла Вера. – Может быть, малолетние хулиганы, обуреваемые детской страстью все ломать? Хотя вряд ли. Вон тот, почти ушедший в землю гранитный крест, на котором еще читается надпись: «Под сим животворящим крестом упокоена в бозе вдова титулярного советника Пелагея Адольфовна Шмидкина. Спи спокойно, дорогая матушка!», вряд ли могли свернуть ребятишки. Тут чувствуется сильная мужская рука. Возможно, после победы пролетарской революции наиболее идейные последователи большевиков решили восстановить классовое равенство и на кладбище?»

Размышляя подобным образом, Вера прогуливалась меж поверженных памятников, но скоро вернулась к склепу и решила развести костер, чтобы малость согреться. Она набрала сухих веток, сложила в кучку и стала искать какой-нибудь клочок бумаги, чтобы их затеплить. На глаза ей попалась валявшаяся в кустах грязная бумага, похоже, половина газетной страницы. Вера подняла бумагу и, обнаружив, что это отнюдь не газета, а обычный лист, только свернутый вчетверо, развернула бумагу и хотела уж было поднести к ней язычок пламени от зажигалки, как вдруг текст на листе привлек ее внимание. Она поднесла бумагу к лицу и обомлела. На листе было написано:

Завещание

Стремясь исполнить свою последнюю волю в ожидании рокового часа, я хочу сделать распоряжения касательно личного моего имущества, а также с целью соблюсти некоторые формальности и нормы.

Вначале хочу сделать письменное признание, что именно я лишила жизни своих добродетельных сестриц Летицию и Жоржетту, коим гнусно завидовала. Этот смертный грех тяжким грузом лежит на моей душе и не даст ей упокоиться до самого Страшного суда. Полностью сознаю это обстоятельство. Прошу прощения у батюшки моего, по чьему повелению и составляю сей документ.

Теперь о вещах моих. Куклу Жанну (фарфоровая, с закрывающимися глазами, и пищит) завещаю дорогой племяннице Лотточке, пелерину и тальму – дорогой племяннице Луизочке, ей же лисий салоп. Что касается моих драгоценностей, вручаю их батюшке, пусть использует их по своему усмотрению. Прочие же предметы моего туалета пускай раздадут прислуге.

К сему

Девица Амалия фон Торн

Баронесса

P.S. Помилуй меня, Господи!

Некоторое время наша героиня думала о странном документе, размышляла, подлинный ли он и почему так хорошо сохранился. Непонятно было и другое. Как он попал на кладбище, ведь завещаниям место в семейных бумагах или, по крайней мере, в архиве нотариуса.

Мыслительный процесс Веры был нарушен воплем:

– Эй, Воропаева! Иди сюда!

«Вылез», – сообразила девушка и ринулась на зов.

– Вот он я! – весело произнес Жюль Верн. – Явился из преисподней.

Жюль Верн был перепачкан, на лице его имелись пятна сажи, но вид у парня был довольный. В руках он держал объемистый, плотно набитый мешок.

– Это все, что удалось добыть, – сообщил он, тряхнув мешком. – Будешь смотреть?

– Пожалуй.

Жюль Верн высыпал содержимое на мраморное крыльцо перед входом в склеп. Многочисленные кости он тут же отгреб в сторону, а затем стал перебирать найденные вещи и вслух перечислять их назначение.

– Пуговицы. – Он встряхнул на ладони позеленевшие кружочки с орлами и без орлов. – С различных офицерских мундиров, в том числе и с генеральских. Половинка эполета. Обрати внимание на золотое шитье и вензель «А». Эпоха Александра Первого. А может, и Второго. Вот галуны с мундиров. Сами мундиры не сохранились. Наконечники от аксельбантов. Кажется, серебряные. Обломок клинка шпаги, а это обломок ножен. А вот ценная вещица. – Он достал из кармана джинсов небольшой крестик, украшенный красной эмалью. – Орден Святого Владимира с мечами. Боевая награда, так сказать. Не понимаю, как грабители его не заметили.

– Все это, конечно, очень интересно, – без особого восторга произнесла Вера. – Но где же вещи Амалии? Ведь мы пришли сюда именно за ними.

Жюль Верн поморщился:

– Тут – ничего определенного. Есть, конечно, штучки, принадлежавшие, несомненно, женщинам, но имеет ли к ним отношение Амалия – большой вопрос. К примеру, это кружево. – Он потряс в воздухе некой грязной тряпкой.

– Тьфу! – сморщилась Вера.