Холодный счет

Алиби у Левы так и не нашлось. Спасая свою шкуру, он признал существование любовницы, но с ней не сладилось. Инна Пахомова была с ним, когда убили Дробнякову, а по Чередниковой алиби предоставить не смогла. Дома, у матери ночевала. Охладела она к Жукову, не хотела с ним больше. То ли опостылел он, то ли новый, более перспективный роман закрутился, так или иначе, ночь на тринадцатое мая Лева проводил в одиночестве. А Старозаводск отнюдь не кладезь инноваций, от дома на Новой улице до Подозерного вела дорога, на всем протяжении которой ни единой камеры. С одной стороны, это не давало повода говорить о том, что Жуков нанес визит Чередниковой, но с другой – отказывало ему в алиби. Никак невозможно доказать его отсутствие на этой дороге. И в доме ни одной камеры. Жуков говорил, что никуда не уходил, пил с горя водку, но кто ж ему поверит?

Но в то же время Лева смог предоставить алиби по двум другим делам. Когда убили Канарееву, он находился на работе. И Дробнякову он убить не мог. Возможно, алиби относительно времени убийства Канареевой липовое, но тем не менее Жукову обвинение по убийствам не предъявить.

Чередникову мог убить как Жуков, так и Харитонов. Но если верить алиби Жукова, никто из них не мог убить Лизу Канарееву. Сама логика подсказывала, что всех трех женщин убил кто-то один. Или у Жукова ложное алиби, или убил кто-то другой. Но кто?

В дверь позвонили. Севастьян легко соскочил с дивана, не выпуская из руки пульт. Жукова разрабатывать нужно, а его от дела отстранили, в отпуск отправили, может, Брызгалов наконец-то внял голосу разума, может, отправил кого-то за майором Крюковым.

Но за дверью стояла Ирина, строгий костюм на ней серых тонов, волосы убраны в шиньон, брови нахмурены, губы плотно сжаты.

– Поговорим? – не здороваясь, спросила она. И как-то странно глянула на пульт у него в руке.

Севастьян кивнул, пропустил ее в квартиру. Она вошла, заглянула в комнату, поморщилась. Действительно, и как же она жила с ним в такой берлоге? Уж лучше с маньяком и насильником, но во дворце с бассейном.

Котовасий узнал Ирину, подошел, потерся о ее ногу. Она улыбнулась, наклонилась, погладила, но на руки не взяла.

– Приласкался, давай корми! – Севастьян кивком указал на кухню.

Он взял пакетик с кормом, надорвал, протянул Ирине, та без возражения ссыпала содержимое пакетика в кошачью миску. Котовасий намертво пришвартовался к кормушке: пока все не сожрет, не трогать, не отвлекать.

– Кофе? – спросил Севастьян.

– Да мне-то можно.

– А кому нельзя? – усмехнулся он.

– Леве нельзя! Без кофе сидит!.. А завтра в СИЗО могут отправить! И все из-за тебя!

– Забрать заявление?

– А забери!

– Пасечник подсказал или Брызгалов?

– Какая разница?.. Подрались два здоровых мужика из-за бабы, что здесь такого?

– Это Яна у тебя баба?

– Яна здесь ни при чем! – отрезала Ирина.

– Это ты так решила? И не важно, что было на самом деле, да?

– Ничего не было!.. Яна – девственница, и у меня есть тому неопровержимые доказательства!

– Не знаю, не видел. Зато видел официальное заключение судебной экспертизы. Сказать, что обнаружили у него в трусах?

– И знать не хочу! – От напряжения Ирина вытянулась в струнку.

– Непроизвольное семяизвержение!

– Не знаю, не говорили.

– Я говорю!

– Ну, с ним, вообще-то, бывает… – совсем неуверенно проговорила Ирина.

– Это как старческое недержание мочи… – ухмыльнулся Севастьян. – Может, Леве памперсы носить надо?.. Или презерватив с утра надевать… А что?

Он вдруг замер, вспомнив одно и даже не одно обстоятельство, связанное с презервативами.

– Ты чего? – Ирина поводила рукой перед его носом.

– Да ничего…

Севастьян сам осматривал под юбкой у Канареевой, из-за чего вышел казус с Веревкиным. Искал следы физиологической жидкости, не обнаружил. Что-то могло остаться внутри, что-то вытечь и засохнуть, почти пять часов, как-никак, прошло с момента убийства. Это потом экспертиза установила, что убийца пользовался презервативом, но откуда об этом знал Милованов? Севастьян мысленно услышал его голос: «Боюсь, что преступник в перчатках был. На все пальцы, в том числе и на тот, которым безобразничал…» В шутливом тоне Милованов говорил, может, потому Севастьян и не задался тогда вопросом.

А убийство Дробняковой? «Почерк разный, а подпись одна и та же, – наконец сказал он. – И там презерватив, и там… Точно, конечно, не скажу, но похоже на то…» И это слова Милованова. Откуда он знал про презерватив?.. Да, судмедэксперт выяснил, что до полового контакта дело вообще не дошло, фактически Милованов ошибался. Но ведь он сравнивал одно событие с другим, с тем, где преступник пользовался контрацептивом. Возможно, и в случае с Дробняковой орудие убийства обрезинили. Возможно, заранее.

Да и в деле Чередниковой преступник разрядился преждевременно, но следов не оставил. В этом случае Милованов про презерватив ничего не говорил, но подумать он мог. И даже вспомнить. Как убивал Татьяну.