Холодный счет

С каждой стопкой он расстраивался все больше, но при этом на душе становилось все легче и лучше, он уже практически находился на вершине счастья, когда глаза закрылись сами по себе.

– Эй! – откуда-то издалека донесся голос Жукова.

Но сам он находился совсем рядом, Севастьян почувствовал его руку на своем плече. Толчок, и он уже лежит на диване. Глаза закрыты, хочется спать, но в то же время душа требует разгула. Где Ирина, почему она так и не появилась? У него столько к ней вопросов…

Ее голос он услышал сквозь вязкий пьяный сон.

– Что это с ним?

Ирина стояла в дверях, смотрела на Севастьяна, он даже видел, как она презрительно кривит губы.

– Ну так баб его помянули, – сказал Жуков.

Его Севастьян не видел, только слышал, хотя и не знал, во сне или наяву. Пьяный сон – он такой, непонятно, где правда, где обман.

– Алкаш!

Севастьяну ничего не оставалось, как проглотить эту пилюлю. Не важно, наяву скормили ее или во сне. Как ни крути, а он действительно нажрался, как последний алкаш, в хлам. Даже подняться нет сил или хотя бы что-то сказать.

– Пойду я, – откуда-то издалека донесся голос Ирины.

Севастьяну все равно, куда ее понесло. Но не все равно, что она о нем думала. Не алкаш он! Целый год держал себя в узде! Зачем Ирина с ним так?

Возмущение, которое он испытывал, заставило его подняться, сесть. Звенящая тишина в шашлычной. Или это комар над ухом кружит? Дверь открыта, в проеме Байрон, сидит, угрожающе смотрит на Севастьяна. На столе давно уже остывшие остатки утреннего пиршества, бутылка с остатками водки на дне, пиво в банке. Ни Жукова в шашлычной, ни Ирины. В голове шум, а в душе ощущение произошедшей трагедии. Может, Ирина уже лежит возле бассейна, раскинув руки, голова откинута набок, мертвые глаза открыты…

Севастьян поднялся, его шатнуло, но он знал, как вернуть себя в рабочее состояние. Схватил бутылку, отхлебнул из горла и решительно вернул на место. Выдохнул в кулак, шагнул к двери, Байрон угрожающе зарычал, но Севастьян не испугался, не остановился.

– Отставить!

Пес растерялся, сдал в сторону, освобождая проход. И жалко гавкнул вслед. Не справился он со своей задачей, не смог удержать гостя.

Севастьян замедлил шаг. А почему это Байрон не должен был выпускать его из шашлычной? Почему Жуков приставил к нему собаку?.. Севастьян снова набрал ход – в поисках ответа на эти вопросы.

Три белые полоски на темно-серой куртке он заметил в купальном павильоне, согнутая в локте рука выглядывала из широкого дверного проема. Жуков стоял, двумя руками упираясь в стену, а между ними Яна, в купальном халате, прижатая к стене. Он так плотно приблизился к падчерице, что руки согнулись в локте.

– Не будь дурой! – услышал Севастьян. – Бросим все, уедем вдвоем!

– Не хочу! – пискнула Яна.

В ответ Жуков навалился на нее, вжимая в стену. Севастьян ворвался в павильон и увидел, как подлеца затрясло от перевозбуждения. Затрясло в самом настоящем оргазме. А ведь он даже штаны не снял.

Жуков не душил Яну, просто прижимался к ней, но ему хватило и этого.

– Ну ты и урод! – не сдержался Севастьян.

Он оторвал подонка от Яны, ударил его кулаком в челюсть, сбил с ног, навалился, пытаясь взять руку в захват. В прошлом году это ему удалось, а сейчас нет. Жуков сам ударил его – локтем в переносицу, после чего сразу же взял на удушающий прием. Он лежал на полу, спиной прижимая к себе Севастьяна, и душил его. И при этом рычал от удовольствия. Натуральный маньяк.

В помещение ворвалась Ирина, Яна так и стояла, прижавшись к стене. Спрашивать не надо, что произошло, глянешь на нее – сразу поймешь.

– Что здесь у вас такое?

– Янку изнасиловать хотел! – прохрипел от натуги Жуков.

Севастьян при всем желании не мог опровергнуть это, горло пережато, слова не выдавить.

– Ну ты и мразь, Крюков!

И Яна даже не пыталась заступиться за Севастьяна, как будто это он прижимался к ней.

– Покойная мразь! – Жуков и не думал ослаблять хватку.

– Ты что делаешь? – Ирина в замешательстве смотрела на мужа. Может быть, она и хотела остановить его, но понимала, что это бесполезно.

– Уже сделал!

Севастьян терял сознание, а вместе с этим и жизнь. Жуков и близко не ослаблял хватку.

– Может, не надо? – робко спросила Ирина.

– Он хотел изнасиловать мою дочь!

Яна молчала, даже не пытаясь оспорить слова своего деспота.

– Стреляю на поражение! – раздался вдруг знакомый мужской голос.

Взгляд заволокло плотной красной дымкой, Севастьян не видел следователя, возможно, его нет, а есть только слуховые галлюцинации. Если умирающее сознание искало спасения, то нашло оно его в иллюзиях.

В нос ударил острый запах нашатыря, Севастьян открыл глаза. Он лежал на полу, Жуков сидел на диване в наручниках, Яна в одном кресле, Ирина в другом. Ватку с нашатырем перед его носом держал Милованов. Пасечник стоял у камина и с презрением смотрел на Севастьяна.

– Очнулся?

Севастьян хотел сказать в ответ, но в горле запершило, запекло, он закашлялся.

– Крюков, ты хоть понимаешь, что натворил? – Ирина пыталась испепелить его взглядом.

– Натворил твой муж. Прямо себе в штаны. Преждевременная эякуляция. Даже штаны снять не успел.