– Ты видел её? Видел? Ты ведь знаешь… Её Юра забрал, да? – Судорожное бормотание окончательно теряло смысл. – Я боюсь заходить в его дом. Там жутко, там страшно. Болью даже стены пропитаны… А на заднем дворе… там целое кладбище. Всего два раза была, больше не могу, – сжала руку до боли, сжалась изнутри, забывая дышать. Слёзы стояли в глазах, не решаясь нарушить покой. – Как чувствовала, тянулась туда. Его жена, два сына. Их расстреляли много лет назад. Пришли в дом и всех положили. Он один остался. Совсем один. И мальчик мой там. Нет фотографии, надписи нет. Только я и он знаем. А Дана… ей не страшно будет. – Уверенно кивала головой. – Не страшно, она теперь не одна. Мой мальчик… он всегда о сестре мечтал. Просил, просил… а я всё решиться не могла. Некогда… и страшно. А потом… вроде и не хотела… незачем мне. Сам маленький ещё, крохотный, а обещал о ней заботится, приглядывать. – Наскоро стёрла бегущие по щекам слёзы. Отдышалась. – Не один теперь. И она не одна. А Юра приглядит. – Уверяла, себя и его убеждая.
С койки поднялась, скривившись от внезапной боли. Широким поясом туго пережала живот. Посмотрела вроде и уверенно, а взгляд шальной. Иногда только что-то знакомое, холодное проскакивает.
– Ты знаешь… Ты не уходи сейчас. – Метнулась в сторону и задёрнула светлые шторы. Расправила складки халата, снова подняла руку, чтобы потрогать волосы и схватила ртом воздух, вспоминая, что их нет. Пригладила по затылку, тряхнула головой, пытаясь удержать адекват. Посмотрела прямо, только от взгляда жутко становилось: пожалеть, прижать к себе хотелось, а знал, что не дастся, что не позволит.
Осторожно приблизилась со спины и над ухом склонилась.
– Я… я сейчас кричать буду… ты укол мне сделай. Успокоительный. – Предупредила и сосредоточенно посмотрела. – Не могу… Не могу справиться, понимаешь? Думала не так всё будет, иначе. Храбрилась всё, надеялась, пройдёт. Время только нужно… а нет времени… не бывает так, чтобы забылось. Ты просто справляться начинаешь с болью, но она не проходит. Не проходит! Не проходит! – Сделала два шага назад, наблюдая, как Акмаль осторожно разворачивается, понимается. – Её становится только больше… И избавиться невозможно. – Прошептала дрожащим голосом.
Оглянулась на стоящий неподалёку столик для медсестры. Одним размашистым движением смахнула на пол всё содержимое. Показалось мало. Больше хотелось. Чтобы шум заглушил боль. Чтобы чужой крик пересилил её собственный. Ничего перед собой не видела. Только чьи-то сильные руки, которые пытались скрутить, сломать, выгнуть. Силой разжимали челюсть, заталкивая в рот полотенце, выкручивали руки, открывая доступ к катетерам. Всё понимала… сделать ничего не могла! И наизнанку хотелось вывернуться от боли. Выть в голос, кричать, надрывая связки. Так легче становилось.
Окончательно сознание вернулось в палате с белыми потолками, стеклянными стенами, множеством мигающих приборов. И сознание это принесло с собой дрожь, сотрясающую всё тело, охватывающий холод, ломку. Рядом молоденькая девочка, которая едва ли может что-то понять, но смотрит своим наивным взглядом и хочет казаться очень взрослой.
– Вам нельзя сейчас пить. – Как-то угадала она первое осмысленное желание, фактически разбивая его о стену суровой реальности. – Но я могу смочить губы. – Предложила и, видимо, по каким-то признакам или неразборчивому мычанию уловила согласие. – Вы потерпите. Сейчас пройдёт всё. Акмаль Амилевич лично руководил операцией. Всё хорошо будет, даже не сомневайтесь. – Заверяла с улыбкой, как будто нет новости приятнее на свете.
И не успела об этом подумать, как в нос ударил запах. Родной. Тяжёлый запах мужского одеколона. А в него укутаться захотелось как в тёплый шарф. Слёзы катятся, а спасительного тепла всё нет. Постепенно возвращается память. Слова, крики, угрозы, безумный шёпот. Как наяву слышит свой голос, который говорит неправильные, ненужные слова. Она так не думает, она так не чувствует, только доказать этого не может.
А потом всё ушло, оставляя пустоту. Но в ней уютно. С этой пустотой сроднилась. Срослась, слилась в единое целое.
– Всё хорошо. – Послушно повторила и утвердительно кивнула головой. – Я потерплю. – Заверила с улыбкой. – И Акмаль… это хорошо. – Прикрыла глаза и провалилась в долгий сон. Впервые за последние дни – светлый. Впервые яркий. И действительно хорошо стало. Словно душа отпустила горе, оставляя лишь напоминание о нём. Сквозь сон чувствовала одинокую стекающую слезу и то, как её заботливо стёрли. Снова запах. Снова протестующий стон. И никого рядом…
Спустя два часа, перевели в палату. Шторы отсутствуют, благо, что солнце перекатилось на другую сторону. Окна в режиме проветривания. Ручки для открывания, смены положения – отсутствуют. Согрелась под одеялом, расслабилась. Боль внизу живота начала понемногу утихать, угасать. Солнечный свет ослабевал, извещая о приближении вечера. В голове всё ещё мутит, перед глазами редкие блеклые разводы.