Близнецы продолжили обсуждать свой собственный рейтинг профессоров Защиты за последние годы, но я их уже не слушал. Я знал, что должность проклята и не один преподаватель не задерживался на ней больше года, но в тот момент меня поразила превратность судьбы, которая распорядилась так, что тем самым обстоятельством, лишившим настоящего профессора его места оказался я. В этом была какая-то злая ирония: мой план оказался солидарен с действующим проклятием, и я, наивный глупец, узрел в своем поступке неведомую мне фатальную предопределенность.
Казалось, никого в замке не волновало неожиданное исчезновение Квирелла: слух о его трусливом побеге разлетелся очень быстро и не вызвал ничего, кроме насмешки и презрения. Вокруг меня бурлила и кипела жизнь, но я этого не замечал. Время для меня как будто остановилось. От страшной мучительной тревоги я не ел и не спал. Стоило мне забыться недолгим поверхностным сном, как из темноты на меня набрасывался оскаленный рычащий Квирелл, обезумевший от ярости, вызванной моим предательством, и начинал рвать меня голыми руками на части, ломая мне кости и выворачивая наизнанку. Каждый раз я вскакивал в ледяном поту с выпрыгивающим из груди сердцем в полной уверенности, что мой мучитель вновь на свободе. И каждый раз мне требовалось время, чтобы успокоиться и убедить себя, что это было невозможно - я лично сжег его палочку и завалил его темницу тяжелым камнем. Никто не стал бы искать его в подземельях в школе. Но страх все равно никуда не девался. Я сходил с ума. О том, чтобы вновь спуститься в лабиринт и проверить своего пленника не могло быть даже речи - я знал, что больше никогда, никогда в жизни не вернусь в то проклятое место, чтобы вновь пережить ту ночь, когда на меня в последний раз из темноты посмотрело это знакомое ненавистное мне лицо!
Я не помню, как начались и прошли экзамены, я даже не помню, как собрал вещи и вернулся в Лондон. Все было, как в плотном удушливом тумане, в котором я прятался от собственных кошмаров.
Живя летом у Дурслей, я проклинал себя каждое утро за то, что рассказал Квиреллу о своих тете и дяде и о том, где те живут. Долгими летними днями я читал тетины романы, чтобы как-то отвлечься от переживаний, но мне это плохо помогало. К моему несчастью, в моих руках оказался знаменитый «Парфюмер»: в книге убийца проникал в дома своих жертв почти что магическим образом, а на утро родственники находили мертвые тела девушек без волос и одежды в собственных постелях. Моему взвинченному воображению этого было более, чем достаточно. Каждый день я ждал, что в Литтл-Уингинг семенящей походкой войдет сутулая фигура в тюрбане и, роняя слюни, как бешенная собака, слащаво скажет “Ну, здравствуй, Гарри, вот мы и встретились.” Порой мне впрямь казалось, что я - не жилец: настолько реальным мне представлялось зловещее бегство профессора из ловушки и последующее за ним возмездие.
Но шли дни, и никто не приходил по мою душу на Тисовую улицу и не шептал мое имя в темной комнате. Я знал, что у моего поступка было два возможных исхода - либо Квирелл сумел спастись, и тогда моя участь была незавидна, либо он по сей день находится в своей темнице, и в этом случае по расчетам он давно должен быть мертв. Факт его смерти был для меня абсолютной абстракцией - я ни разу так и не ощутил того, что причинил ему боль. Вопреки распространенному заблуждению, месть не была сладка - если честно, я вообще не понял, что произошло: как я жил в страхе и ненависти до заточения Квирелла - так и продолжил жить после него.
Однажды после жаркого летнего дня я перед тем, как отправиться спать, пренебрег возможностью вдоволь напиться воды, и спустя несколько часов жестоко пожалел об этом. После моего возвращения из Хогвартса, Дурсли взяли привычку запирать меня в комнате на ночь, полагая, что теперь я особо опасен, и могу причинить им вред, пока они спят. Они великодушно обеспечили мне удобства, снабдив ночным горшком под кроватью, если до утра у меня возникнет необходимость посещения уборной. Но об источнике питьевой воды они не позаботились, и ту ночь я провел, изнывая от жажды в темной душной комнате, мечтая больше всего о том, чтобы поскорее наступило утро, и я добрался до ванной, где прямо из-под крана напился холодной воды. От обезвоживания голова разболелась и как будто увеличилась в размере, в глаза как песка насыпали, а наличие горшка раздражало - при всем желании я ничего не смог бы в него отлить. Я ворочался в кровати и не мог думать ни о чем кроме воды, размышляя, как быстро умру, если утро так и не наступит.