Холодным ветрам вопреки

Но иногда, что-то такое незнакомое мелькало в его глазах и мне даже, казалось, что он был бы рад разделить эту боль со мной. Но это выражение быстро исчезало и Гресь снова превращался в сурового военачальника.

После прохождения курса физической закалки Гресь сказал, что для своей самозащиты я должна овладеть разными видами оружия. Он предложил мне кинжал, но я ощущая холод этого оружия бессильно опускала руки, отказываясь его бросать. Зато шпага пришлась мне по душе, мне нравился ее веселый свист и позвякивание. К тому же, к удивлению Греся, я оказалась довольно способной ученицей, мои быстрые выпады иногда достигали цели, а тяжелое прерывистое дыхание Греся было волшебной музыкой для моего уязвленного после долгих физических нагрузок самолюбия. Во время одной из тренировок я так увлеклась, что полоснула его по предплечью, ткань белой рубахи тут же окрасилась алой кровью.

Дыхание сперло, словно меня ударили под дых. Стало очень больно, и страшно, я упала в обморок. Когда я пришла в чувство, у Греся уже было перебинтовано предплечье, он склонился надо мной и его пытливые серые зеркала заглядывали в мои зеленые омуты:

– Как же вы собираетесь, дорогая, победит страшных мерзких дэвов, если от одного вида капли крови, падаете в обморок, – спросил он, внимательно вглядываясь мне в лицо.

– А мне хотелось кричать: я люблю тебя, придурок, люблю! Это только вида твоей крови я не переношу! Потому что все внутри обрывается и сердце прыгает куда то в пятки.

То, что я люблю этого красивого хищника у меня не было никаких сомнений. Я могла часами, прячась за гардины бархатной шторы, стоять и наблюдать, как он подписывает бумаги, решает дела государственной важности с советниками или просто возится с маленькими племянниками, которые его обожали и весело бросались на его шею едва увидев.

И, да, я с ума сходила, видя как каждая придворная фрейлина или да же старая дородная матрона просто цветет и пахнет в его присутствии.

А он сама галантность и обаяние, для каждой находил нужное слово,а разнообразие его улыбок, каждой дарило счастье и говорило, что она особенная. Я ненавидела его всем сердцем, ведь он улыбался всем, только не мне. Когда он переводил взгляд на меня, его глаза сковывались льдом и улыбка мгновенно исчезала или превращалась в принужденно-вежливую. Да, временами он был со мной сама галантность и воспитанность, а временами старался уязвить и задеть. И не знал, падло, как горько я плакала в своей комнате после таких моментов.

Но у меня появились настоящие друзья и даже поклонники. Каждый вечер ко мне приезжала веселая ватага местной молодежи из знатных эльфийских родов и я просто наслаждалась ароматами их душ. Они все были чистые светлые существа, без тени разложившихся зловоний и смрада. Мне нравилось смотреть в их бездонные очи, слушать веселые шутки, после которых я могла до упаду хохотать как серебрянный звоночек, флиртовать и строить глазки, ведь большая половина из них были без ума от новообретенной эльфийской принцессы. А бабушка постоянно наседала:

– Приглядись к полевым цветочным эльфам, возможно один из них станет твоим мужем. Приглядись, Солнышко, слушай, что тебе говорит твое сердце.

Во время очередной веселой игры в прятки я, увлекаемая Виком – Васильком, позволила сопроводить себя в темный чулан. Что тут началось? Парня будто подменили. Откинув прядь волос со лба движением заправского франта, он прижал меня к стене и иступленно стал целовать грудь, шею, черча дорожку из влажных поцелуев к правому ушку. Я, не успев и глазом моргнуть, оказалась в крепких объятиях, а Вик впился поцелуем змея-искусителя в мои губы. Мне сначала было интересно, с любопытством юного энтомолога-сорванца, я пыталась понять: какие эмоции во мне вызывают его влажные губы и настойчивый язык. Я поняла, что их страстные движения не находят отклика в моем сердце, и уже была готова быстрым движением под дых вывести парня из равновесия, но тут внезапно открылась дверь. В проеме стоял мужественный как греческая статуя Гресь, вот только черты его лица еще больше заострились, а глаза стали напоминать безжизненную пустыню, покрытую арктическими льдами. Он перевел взгляд с моих истерзанных, алых губ на ухмыляющегося Вика и сказал:

– Господа, простите, я думал это крысы упражняются поедая королевские запасы, а это мои придворные упражняются в искусстве любовных утех.

Продолжайте, господа! Не буду вам мешать. А потом посмотрел на меня так, что мне захотелось стать маленькой мурашечкой, раздавленной одним из его сапог для конной езды. И ушел!

Я дала Вику звонкую пощечину и предупредила, что если это повторится, то ноги его больше не будет в этом доме. Но он был похож на кота, вылакавшего плошку вкусных сливок, и мне показалось, что ни капельки не огорчился, а даже вроде птички, почистившей перышки и готовящейся к новому полету, похоже стал обдумывать дальнейшие действия профессионального соблазнителя юных эльфийских принцесс.