Холокост и православная церковь

Несомненно, что после прихода в Германии к власти Гитлера некоторые русские эмигранты видели в нем своеобразное орудие возмездия «мировому масонству», отождествляемому с «безбожным большевизмом». Руководство Зарубежной Русской Церкви все же занимало более осторожную позицию. Незадолго до своей кончины митрополит Антоний заявил: «Я далек от международной жизни и не знаю современных вождей Германии: тем не менее, я не враг Германии, а совершенно наоборот»[276]. Опубликовавшая эту фразу редакция близкой к Владыке газеты «Царский вестник» в том же номере подчеркивала, что она «приветствует идею о необходимости сближения… но при условии, чтобы немцы оставили свой традиционный взгляд на русский народ, как на подлежащий уничтожению этнографический материал, годный лишь на удобрение немецкой культуры»[277].

Ставший после смерти Владыки Антония Первоиерархом Русской Православной Церкви за границей митрополит Анастасий (Грибановский)[278] выразил в июне 1938 г. в благодарственном адресе признательность рейхсканцлеру А. Гитлеру за возведение в Берлине кафедрального собора Германской епархии РПЦЗ[279], однако негативно относился к увлечению некоторых деятелей русской эмиграции идеями фашизма. Владыка Анастасий говорил, что «фашизм несовместим с христианством, потому что в нем подавляется личная духовная свобода, без которой невозможна духовная христианская жизнь»[280].

Еще 15 июля 1936 г. митрополит ясно высказался против фашизма на Свято-Владимирском торжестве в Белграде: «Фашизм — такой тип государственного устройства, какой никак не может быть нашим идеалом. Он основан на началах принуждения, простирающихся на самую идеологию человека. Но вне свободы нет нравственного подвига и нет нравственной ответственности. Без последних же мы не мыслим русского православного государства»[281]. В своем Рождественском послании 1939 г. Владыка Анастасий изложил, в противовес нацистской расовой теории, церковное понимание любви к своему народу и Родине: «Самое понятие Родины в нашем сознании никогда не было грубо материалистическим, и наш национальный образ никогда не определялся чисто внешними зоологическими расовыми признаками. То, что мы называем нашим Отечеством — это не физический воздух, которым мы дышим, не широкие просторы полей и лесов, рек и морей… а прежде всего родная нам духовная атмосфера, созданная святым Православием, — нетленные нравственные ценности, переданные нам нашей минувшей тысячелетней историей»[282].

В первые месяцы после оккупации Югославии весной 1941 г. ряд русских эмигрантов, в том числе прихожан РПЦЗ, подверглись репрессиям. В первую очередь от рук нацистов пострадали русские эмигранты еврейского происхождения (большинство из них погибло в Баничском лагере вместе с сербскими евреями) и немногочисленные масоны. Кроме того, немцы подвергали арестам тех эмигрантов, которые с симпатией относились к СССР, как к своей родине. Ряд людей пострадал за невыполнение приказа немецкого командования в Сербии от 27 мая 1941 г. о запрете приема под страхом тюрьмы или даже смертной казни всех радиостанций, кроме немецких (некоторые эмигранты осмеливались организовывать групповые прослушивания). 22 июня 1941 г. обыск, сопровождавшийся изъятием большого количества документов, был проведен гестапо и в канцелярии Архиерейского Синода РПЦЗ.

Тем не менее после начала Великой Отечественной войны в различных документах Русской Православной Церкви за границей порой по-прежнему звучали антиеврейские ноты. Так, в меморандуме от 29 октября 1941 г. в Рейхсминистерство церковных дел митрополит Анастасий (Грибановский), пытаясь получить разрешение на возвращение русских священнослужителей-эмигрантов в Советский Союз, писал, что на занятых немцами территориях СССР будет важным как можно скорее уничтожить большевистскую пропаганду «тайных агентов евреев, если они приспособятся к новым отношениям», только Церковь по-настоящему может этому противостоять, и поэтому важно наладить там церковную жизнь[283].

В послании к православным русским людям, принятом Архиерейским совещанием Зарубежной Русской Церкви 25 октября 1943 г. в Вене по поводу избрания Московским Патриархом митрополита Сергия (Страгородского), говорилось: «Давнее тесное сближение с коммунистическим правительством, во главе которого стоит кровавый тиран Сталин, и в котором участвует достаточное количество евреев, фанатически ненавидящих христианство и беспощадно истребляющих русский народ, набрасывает особенно мрачную тень на облик нового патриарха, которого наша совесть не позволяет нам назвать своим истинным отцом и духовным вождем»[284].

А в Пасхальном послании 1942 г. председателя Архиерейского Синода митрополита Анастасия (Грибановского) ощущался и другой акцент: «Напрасно враги Христовы — иудеи, не переставшие преследовать Его и по смерти, запечатали Его тело в погребальной пещере и приставили к Нему нарочитую стражу, стремясь удержать Его во гробе»[285].