Холоп-ополченец

Михайла внимательно приглядывался к встречным, надеясь натолкнуться на Гаврилыча.

И верно, очень скоро его окликнул знакомый голос:

– Михайло, ты чого? То не шов, а то середь ночи пришов.

– Да вот, хочу тебя поспрошать, что тут у вас деется?

– Та чого ж! – крикнул Гаврилыч. – То ваши ляхи сказились! Государь Дмитрий Иваныч враз до нас прискакав. Каже, ляхи, сучьи диты, убыть його хотилы. Просыть, щоб сховалы його. Ну, Печерица наказав враз того на воз положыти, та й берестой закидати, та тим же часом з лагеря вывезти, а нам усим з землянок не рыпаться. Бачим, бисовы ляхи скачуть. Ну, мымо проскакали. Бог спас та маты божья. Нэ пиймалы государя. И мы на них, на чортовых дитей, наплюемо. Та й уйдем.

Гаврилыч, очевидно, был даже рад, что они уходят из Тушина и развязываются с поляками, и Михайле не захотелось рассказывать, чего ему пришлось наслушаться за эту ночь про самого Дмитрия Ивановича.

Гаврилыч, пожалуй, и не поверил бы ему. Михайла рад бы был и сам попрежнему верить в Дмитрия Ивановича. Но он чувствовал, что нет в нем больше той веры, какая была. Да и не хотелось ему больше итти за тем царем, все равно настоящий он или нет. Кто он там ни есть, не тот он мужицкий царь, про какого говорил Иван Исаич. Мужиков он и слушать не хочет.

Михайла глубоко задумался и не слышал, что говорил Гаврилыч.

– Михайло, а Михайло, – окликнул его тот. – Чего ж не кажешь, пийдешь з нами до Калуги чи ни?

– В Калугу? Не-ет. Почто нам в Калугу? Мы вон со Степкой до дому пробираться гадаем. Так, что ли, Степа?

Степка молча и хмуро кивнул головой.

– Ты нас, Гаврилыч, в землянку к себе пусти. Дозволь до свету побыть. А там мы и пойдем.

– Нехай так, – не очень охотно сказал Гаврилыч. – Мы до свита пийдемо. Нас царь Дмитрий Иваныч до Калуги зове.

Михайла, не отвечая, шел за Гаврилычем. Тот привел их к своей землянке, взял у одного из казаков факел и, согнувшись, пролез вперед и осветил довольно большую землянку, по краям которой были устроены земляные лавки.

– Вот спасибо, Гаврилыч, – сказал Михайла. – Мы тут маленько соснем. Ночь-то сегодня не ложились. А там чем свет тоже пойдем.

Гаврилыч кивнул и вышел из землянки.

– Ну, Степка, ложись, – проговорил Михайла решительно, – и я лягу. Утром всё обговорим.

Михайле хотелось остаться одному, чтоб Степка не приставал к нему с вопросами. Слишком неожиданно обрушилось все это на него, и он не мог сразу разобраться. Обидно ему было то, что поляки над русским народом верховодили. А он-то раньше и не догадывался, что Дмитрий и не царский сын вовсе. Сами же поляки его, видно, царем сделали, чтоб за ним на русской земле командовать. Ну, нет! Этому не бывать! – решил Михайла. Но раньше чем он придумал, как же быть и что им со Степкой делать, его одолел сон.

Проснулся Михайла, когда уж свет в землянку пробивался. Степка спал. Михайла поскорей растолкал его, и они вылезли наружу.

В лагере было пусто, а вдали, около ворот, слышались шум, крики, топот лошадей. Что такое? Чего ж казаки не уезжают? Собирались же чем свет в Калугу ехать, – удивился Михайла.

– Побежим-ка, Степка, – сказал он, – поглядим, что там такое.

Перед воротами выстроилось рядами казачье войско, а у самых ворот столпилось все войсковое начальство и о чем-то спорило.

Михайла пробрался поближе и с удивлением увидел среди казаков Невежку с Нефёдом.

Протискавшись в середину, Михайла дернул Невежку за рукав и спросил его, чего ж они не идут домой.

– Да как же уйти-то? – сказал Невежка. – Не видишь – ворота на запоре. Не нас одних, – казаков, гляди, и тех не пускают.

Михайла оглянулся. Тяжелые дубовые ворота были заперты на чугунный засов, и на нем висел громадный замок.

– Мы-то, чуть рассвело, прибрели сюда, – рассказывал Невежка, – глядим – заперто. Добудились сторожа, а он сказывает: «Никого, мол, не велено выпущать, как от них, мол, царь сбежал! Ищут де его». А тут казаки подскакали. «Отворяй да отворяй!» А сторож не смеет. Покуда они меж собой балакали, он и сбежал. Глядь-поглядь – ни сторожа, ни ключа. А ворота, гляди, какие здоровые – дубовые. Вот они и послали к гетману, – кто, мол, смеет их держать. Они, мол, одному царю Дмитрию Ивановичу подвержены. Нашего Гаврилыча и послали. Да вот и он, кажись.

Вдали на улице показался скачущий всадник. Он махал над головой саблей и что-то кричал, но Михайла ничего не мог разобрать.

Подъехав ближе, Гаврилыч закричал, что не хочет Рожинский выпускать их из Тушина. Вы, говорит, верно, своего голоштанного царенка сховали куда. Выдайте его, я его выдеру да повешу, тогда отправляйтесь, мол, куда хотите. А до тех пор – не пущу.

– Э! Чортов сын! Що задумав! – крикнул Печерица. – Давайте топоры! Будем ворота рубить.