Хонас и розовый кит

Если бы Хулия уменьшилась до этой пары сосков, я был бы несказанно рад, молока, которое я потягивал бы из них, хватило бы, чтобы пережить самую суровую зиму. Я с радостью провел бы рядом с ними не один год, как поросенок, присосавшийся к волшебной свиноматке. Ее округлости провоцировали; голубые вены, груди, как налившиеся апельсины, сливались в образ женщины, которую я вожделел. Груди ее обладали индивидуальностью, независимостью и голосом; если бы я заговорил с ними, они бы мне ответили, если бы я привел их в ЗАГС, регистратор бы нас поженил.

Однако получившаяся фотография меня не устроила. Привыкнув к «Никону», я позабыл об ограничениях мгновенной фотографии. Не имея возможности подобрать свет, настроить диафрагму и выдержку, я потерпел неудачу. В таких скромных условиях запечатлеть привлекательность Хулии было – все равно что охотиться на феникса с пращей.

Вначале я чуть было не упустил свой шанс. Когда она обнажила бюст и улыбнулась, меня бросило в дрожь. Чтобы совладать с собственным телом, я сделал несколько глубоких вдохов и даже испугался, что исчерпал весь запас воздуха в комнате и что Хулия умрет от удушья. К счастью, в одно мгновение я унял свои нервы, и на ее долю осталась порция кислорода. Я уже не дрожал, когда вытянул вперед руку и начал ласкать ее левый сосок. Я осознал резкость собственных движений, неуклюжесть, и постарался быть мягче. Под подушечками моих пальцев трепетало ее сердце. Ее губы, сухие и покорные, казались мне чрезмерно большими. Я целовал их с чувством, будто прикасался ртом к большому грейпфруту. Проникнув в ее рот, мой язык уперся в ее уснувший язык. Я облизывал его, пока не разбудил. И вот они принялись весело играть друг с другом.

Она несчетное количество раз повторяла «нет». Если бы я к ней прислушался, то остановил бы свое наступление после первого же поцелуя. Моя рука на ее голой спине натолкнулась на новое «нет». И когда я расстегивал ширинку на ее джинсах, металлический шорох слился с протяжным: «Пожалуйста, нет». Мне пришлось потрудиться, чтобы стянуть с нее узкие штаны, в то время как ее усталое, измученное «нет» крепко, как клеем, держало ткань на бедрах. Когда моя рука добралась до ее лобка, этот кустик зацвел: «Нам нельзя этого делать». Лицо Хулии все шире и шире расплывалось в неге, губы растворялись и горели жаром, в ней что-то разрасталось, словно огромная лупа приближала ее лицо к моему.

В миг, когда она осознала, что совершенно обнажена, она произнесла:

– Отпусти меня, пожалуйста.

А я попросил ее:

– Не будь жестока, дай мне войти в тебя совсем на чуть-чуть.

Я овладел ею с трудом. Промахнулся и вверх, и вниз. Я встретил сопротивление там, где должна была находиться девственная плева, как если бы Хулия была невинной, словно невидимый привратник упорно преграждал мне вход. Я нежно надавил и вошел в нее с силой, чем вызвал последнее «нет», жалобное и блаженное.

Мы закончили, оставив на столе запах гениталий. Шанель номер пять природной страсти. Влажные пятна на ковре. Исходивший от Хулии аромат секса усилился, потому что я изверг семя ей на живот. Я не знал, пользуется ли она контрацептивами, и не хотел рисковать.

Выйдя из студии, мы отправились перекусить гамбургерами. О случившемся мы не говорили.

Глава XI

Теща позвонила, чтобы узнать:

– Как все прошло в банке?

– Ужасно.

– Ты поговорил с директором?

– Ни с ним, ни с чистильщиком обуви на углу. Меня никто не принял.

– Замечательно. Тогда я займусь этим делом.

В банке на меня всем было наплевать. Такое безразличие подстегнуло мою тещу. Она симпатизирует недотепам, которые не способны завязать собственные шнурки. Например, она обожает Вуди Аллена, мечтает подавать ему костыли. Рядом с беспомощными Ира становится нужной, ей отрадно налаживать их жизнь.

Мою тещу зовут Ира, когда я с ней познакомился, мне ее представили как Ираси. Ее удостоверение личности разоблачает оба этих имени. В документе значится: Ирасема Лопес дель Пасо-и-Тронкосо. Она ампутировала половину своего имени, поскольку терпеть не может слова длиной более пяти букв.

«Пока кто-нибудь произносит всю вереницу моих фамилий, я могу устроить себе сиесту. Я что, солитер, чтобы иметь настолько длинное прозвище?»

Ира изящная женщина, не нуждающаяся в элегантных нарядах, чтобы быть красивой. Она воспитывает в себе шарм. Однако возраст заставляет ее инвестировать в одежду, крема, омолаживающие зелья. Ее кожа, светлая, как у жителей Средиземноморья, контрастно сочетается с черными стриженными под мальчишку волосами. Когда она смеется, вокруг ее глаз раскрывается веер морщинок. Улыбка старит ее на десять лет. Чтобы не платить так дорого, она держится серьезно и высокомерно. Ира гордится своими глазами осенне-зеленого цвета, которые в силу генетического эгоизма не передались ее дочерям. Она требует, чтобы Талия подарила ей внуков, которые унаследуют этот недобрый блеск во взгляде.