Хор больных детей. Скорбь ноября

Отец не поднял взгляд на Шэда.

– Привет, па.

– Привет, сынок.

– В нашем доме лежит мертвый Дейв Фокс.

Па не выглядел удивленным и продолжал работать с деревом.

– Ты ведь уже знал об этом? И гроб для него мастеришь?

– Несколько дней назад скончался Венн, – сказал отец. – Его тело завернули и положили в сарай. Хубера так давно не видели, что все опасаются, ему тоже наступил печальный конец.

Но Шэд был уверен, его отец уже знал, что Дейв лежит в забрызганной кровью спальне, в нескольких футах от последнего любовного письма Мег к нему.

– Кто рассказал тебе о Дейве Фоксе? Это была Меган? Или ты нашел нацарапанную на земле записку?

– Ты сейчас чушь несешь, Шэд. Не желаю больше этого слышать.

– Или это был сам Дейв, па? Дейв приходил и сказал тебе, что вышиб себе мозги у меня на глазах?

Ведь на самом деле Дейв не был мертв. В Лощине не живешь, и умереть в ней тоже не можешь.

– Шэд, ты немного приболел, сынок. Вот что случается, когда отправляешься в те леса по дурной дороге. Тебе нужно зайти и поговорить с М’эм. Она тебе поможет.

– А сумеет ли?

– Иди сейчас же.

То, что отец отмахнулся от него, одновременно и успокаивало, и обижало. Шэду хотелось накричать на па, рассказать, как своими руками убил человека. Но Тэнди Мэй была права. Едва его отец смирился с уходом Шэда в горы, как тут же решил, что сын для него потерян. Это было волевое усилие. Точно так же папе требовалась невероятная решимость, чтобы не обращать внимания на руку Меган, прижимавшуюся к его щеке.

– Мне еще многое нужно тебе сказать.

– Сейчас я больше не хочу разговаривать, сынок. Иди в дом.

Плечи отца дрожали, и Шэд сообразил, что тот рыдает. Это должно было испугать, но почему-то не пугало.

– Ты был прав, па. Мертвые не находят в Лощине покой.

Сильная ладонь отца поднялась и прижалась к животу Шэда. Она сделалась красной и влажной. По щекам па текли слезы.

– У тебя кровь идет, сынок. Пожалуйста, иди внутрь, М’эм и с этим поможет.

– Конечно. Поздравляю с новобрачной.

Можно лишь следовать проложенному перед тобой курсу, и больше ничего. Меган была права. Не ты делаешь выбор – тебя выбирают.

Шэд подошел к ветхой обшитой досками двери М’эм Лувелл и постучал. Стены заскрипели, заскребли друг о друга, накренились еще сильнее, чем прежде. Костяшки пальцев покрылись влажными пятнами мха. Если лачуга рухнет, то раздавит отца.

Умирающие лягушки-быки продолжали реветь.

Голос М’эм, опасный и без чудно́го озорства, проскользнул сквозь щели между досками, точно рыбацкий нож.

– Шэд Дженкинс, ты просто…

Тон ему не понравился, и Шэд вошел, не дожидаясь разрешения старухи. Это место утратило сакральный смысл, который он чувствовал раньше. Комнату наполнял запах марихуаны. Кожа Шэда стала липкой, он начал неудержимо кашлять. А когда через минуту выглянул в окно, то увидел первые снежные узоры, появившиеся в небе.

М’эм Лувелл в одной шелковой блузке съежилась в кресле и курила трубку. Ведьма потела, хотя температура падала. Это заставило Шэда хихикнуть и покачать головой. Никуда не деться от тупых противоречий этого города.

Рядом на столе, который соорудил отец, лежала шахматная доска его старика. Партия была на середине, игра могла занять дни или три недели.

Карликовое тело старухи, избавленное от свитеров и одеял, по-прежнему демонстрировало, что время над ним не властно. М’эм походила и на девочку, и на старую каргу – эта двойственность показалась Шэду удивительной, жуткой и очень смешной.

– Увидел больше моей обнаженной плоти и принялся хихикать, мальчик? Другая леди была бы скомпрометирована и опозорена.

– Но не вы.

Его ответ заставил старуху усмехнуться. Струйка дыма льнула к ее зубам.

– Думаю, стоит смотреть на это шире.

– Я тоже, тем более что я над вами не смеялся.

– Но ведь ты смеялся. Над тем, что я потею в такую погоду. Полагаю, то еще зрелище.

Как будто больше не о чем было поговорить – только о том, насколько очаровательной может быть полуобнаженная ведьма-карлица.

– Ты вернулся живым, – сказала она. – Тебе стоит этим гордиться. Немногие уходят по дурной дороге и возвращаются назад. Немногие люди, вроде нас.

– А кто это – люди вроде нас? – спросил Шэд.

– Те, кто добился особого внимания Господа.

– Вы так это называете?

– Сядь на кровать. Я позабочусь о твоих ранах.

Она вылезла из кресла и прошлась по лачуге, такая маленькая и свыкшаяся с этим местом, что даже в своем возрасте каким-то образом умудрялась бегать. Больше походила на маленького зверька, снующего по дому. На того, за кем гоняешься с метлой и ставишь ловушки.

Шэд откинулся на кровати и наблюдал, как старуха заваривала чай. На несколько минут он заснул, а когда проснулся, М’эм уже промыла ему живот и порезы на голове. Она обернула вокруг его шеи ткань, пропитанную охлаждающей жидкостью. Чай на вкус оказался хуже, чем Шэд мог предположить, но он сразу же почувствовал себя бодрее.

Едва он сел, старуха вернулась на прежнее место и снова начала курить.

– Я слышала то, что ты сказал снаружи, – сказала она. – Не беспокойся о смерти своего друга. Сейчас декабрь. Это время предназначено для смерти.

– Так почему же я не умер?